твои мысли пахнут совсем не так как слова и это слышно
ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Дом, в котором.
НАСТРОЙКИ.
СОДЕРЖАНИЕ.
СОДЕРЖАНИЕ
Мариам Петросян
ДОМ, В КОТОРОМ…
МИМОЛЕТНЫЙ ВЗГЛЯД НА ГРАФФИТИ
«… вы дому не нужны — чего ради вы так низко опускаетесь и нуждаетесь в нем — уходите — уезжайте далеко-далеко от дома»
Он поднялся по лестнице и вошел в коридор, зная, что никого не встретит. Столовая гудела голосами, тихими, как жужжание пчелиного роя в дупле. Жужжит в дупле, а ты — снаружи и еще не понял, что это за звук там, в дереве, и что за точки мелькают вокруг… а когда понял, уже бежишь… Он шел медленно — сумка оттягивала плечо. Классы были открыты, как будто отдыхали, проветривали себя. Двери классов и спален иногда распахивались внезапно, так что можно было получить синяк на лоб. Он давно привык ходить подальше, у той стороны, где когда-то были окна, и теперь ноги привычно несли его по этому безопасному маршруту. От этой мысли стало смешно.
Пятнадцать лет. Имея под ногами землю, а не паркет, за это время можно протоптать тропу. Широкую, заметную тропу. Свою собственную. Как у оленя. Или…
Когда-то на этой стороне были окна. Никому и в голову не пришло бы их замуровывать, если бы не надписи. На стеклах не оставалось просветов. Они покрывали их письменами и уродливыми рисунками сверху донизу, а как только стекла отмывали, все начиналось сначала. Ни дня эти окна не выглядели по- божески. Такое творилось только в этом коридоре. Наконец, после очередной замены стекол (он всякий раз надеялись, что в них проснется совесть, но этого так и не произошло) они перестали утруждать себя надписями. Ральф это хорошо помнил. Просто закрасили новенькие, сверкающие стекла черной краской, непонятно откуда добытой после конфискации каждого захудалого тюбика. Он помнил, что с ним произошло утром, когда он увидел безобразные черные прямоугольники в рамах. Он почувствовал ужас. Тогда Ральф впервые осознал, чем были для них эти окна, с которыми они так варварски боролись. И на общем собрании проголосовал, чтобы их замуровали.
Это не было детской шалостью, как могло показаться вначале. Хотя уже тогда можно было кое о чем догадаться — ведь ни в спальнях, ни в классах таких проблем не возникало. Только увидев черные стекла, они поняли, до какой степени подопечные их боятся, как ненавидят их — эти окна в наружность.
Теперь он шел по той самой стороне, где окон больше не было. Коридор из-за этого стал слишком темным. Но вряд ли кто-то, кроме Ральфа, помнил, каким он был раньше. После истории с окнами, он многое понял. Тогда он был молод и ему захотелось поделиться с кем-то своими опасениями. С кем-нибудь старше и опытнее. Теперь бы ему такое и в голову не пришло. Тот раз стал единственным — первым и последним. Больше он ни с кем не заговаривал о своих чувствах.
Сторону, выходившую на улицу, замуровали. Другая, смотревшая во двор, никого не беспокоила, хотя двор открывал наружность не хуже улицы. Значит, они приняли и включили в свой мир и двор, и все, что было видно со двора. Обносить двор бетонным забором не потребовалось — забором послужили дома. А вот с другой стороны их не было. «Они пытаются вычеркнуть все». Эти слова он произнес очень давно. «Все, кроме себя и своей территории. Они не желают знать ничего, кроме Дома. Это опасно». Лось рассмеялся и ответил, что это преувеличение. «Они прекрасно знают, что такое наружность, и как она выглядит. Каждое лето они выезжают в санатории. С удовольствием смотрят фильмы».
Он понял, что не сможет объяснить никогда. Опасность была не в незнании. Она была в самом этом придуманном ими слове — «наружность». Как будто Дом — это Дом, а наружность — нечто совсем иное. Никто этого так и не понял. Ральф один испугался, очутившись в ловушке, потеряв возможность видеть то, чего не желали видеть они. Даже Лось ничего не понял. Бедные дети, судьба сурово с ними обошлась… Его ничему не научил тот выпуск мучителей оконных стекол, хотя Дом перед их уходом пропитался влажным ужасом, и Ральф задыхался в его испарениях (еще тогда ему хотелось сбежать). Но он надеялся, что как только тех не станет, все изменится. Что с другими все будет иначе. И какое-то время, совсем недолго, так и было — следующие были еще слишком малы, чтобы всерьез бороться с реальностью. Но они быстро научились, в чем-то даже превзойдя своих предшественников. Ральф считал, что им дается слишком много воли, на что ему неизменно отвечали: «Больные дети!» От этих слов его передергивало не меньше, чем «больных детей». Ему оставалось ждать и наблюдать.
Пока они не достигли того возраста, когда полагалось уходить. Те, что были до них, попробовали остановить время по-своему: пять самоубийств, семь попыток. Эти поступили хуже. Уходя, они утянули за собой, как в воронку, все, что их окружало — в этот водоворот затянуло и Лося, считавшего их безобидными детьми. Быть может, он все-таки что-то понял, когда было уже слишком поздно.
Ральфу всегда хотелось знать, о чем Лось думал в те последние минуты. Если ему хватило времени подумать. Они смахнули его на бегу, как приставшую песчинку. Даже не заметили, что убили. Ничто не имело значения, когда наступил конец света. Никто не сумел бы остановить их или чем-то помочь; пересилить ужас, который они испытывали перед наружностью, было невозможно.
Если бы он остался жив после той ночи, то понял бы, что понимаю я. Для них не существует мира, куда их выбрасывают, когда им исполняется восемнадцать. Уходя, они уничтожают его и для других.
Тот выпуск оставил после себя кровавую дыру, ужаснувшую даже тех, кто не имел отношения к Дому. Руководство сменили, в Доме не осталось никого из прежних учителей, и ни одного воспитателя, кроме Ральфа. Он остался. Знакомство с новым директором, далеким от гуманизма, сыграло при этом решающую роль. Остальные — те, что еще не разбежались после июньских событий — поспешили уйти после встречи с директором. Но Ральф верил, что на этот раз все будет по-другому, что, когда придет время, он сумеет что- то изменить. У него было понимание ситуации и больше возможностей, чем когда-либо. Он стал единственным взрослым старожилом Дома, к его мнению прислушивались и никто слишком мягкосердечный не смел ему мешать.
Ральф следил за ними с самого начала. Видел, как они менялись. Замечал перемены даже раньше, чем они наступали. Он взял на себя третью и четвертую — самых странных и опасных — хотя так думать о них тогда было просто смешно. Долгое время ничего не происходило. Но однажды случилось то, чего он опасался: что-то стронулось с места в их комнатах, чем-то они стали отличаться от других. И комнаты, и их обитатели. Посторонний бы ничего не заметил. Такое нужно было чувствовать кожей или вдыхать с воздухом. Нередко он неделями не мог войти к ним по-настоящему — войти в то место, которое они создали сами, изменив реальность. Со временем у него получалось все лучше, а может, это они становились сильнее. Вскоре он, к своему ужасу, обнаружил, что в зону их невидимого мира начали проникать и другие люди. Что могло означать только одно. Их Дом существовал на самом деле. Или почти существовал.
Тогда он сбежал. Сбежал, уже понимая, что вернется досмотреть до конца, узнать, чем все закончится. Чем все это кончится у них? Теперь Ральф сознавал: что бы ни случилось, он ничему не сможет помешать. Ему просто нужно было знать. Потому что пока он учился у тех, прежних, эти тоже учились, и учились намного быстрее. Им не потребовалось бы закрашивать стекла. Им достаточно было бы убедить себя, что окон не существует. И окна, вполне возможно, перестали бы существовать.
На Перекрестке блестело боками расчехленное пианино. Ральф наступил на ленту, красной змейкой свернувшуюся под ногами. Теперь он шел по центру коридора — все еще его тропа… Со стены навстречу
Твои мысли пахнут совсем не так как слова и это слышно
1) Сказать « да» просто, намного проще, чем всё время об этом помнить.
2) Утро было мерзкое. Серое, насквозь промозглое, как скользкая шляпка какого-нибудь гриба. Дверные ручки в такие дни кажутся слишком твердыми, любая пища царапает нёбо, жаворонки безобразно активны и не дают спокойно понежиться в постели, а совы всем недовольны и огрызаются на каждое слово.
3) Если не ищешь что-то конкретное, лучше сидеть и ждать, пока то, что тебе нужно, найдется само.
4) Может, кофе — взрослящий напиток? Если его пьешь, становишься взрослым? Кузнечик считал, что так оно и есть. Жизнь подчинялась своим, никем не придуманным законам, одним из которых был кофе и те, кто его пил. Сначала тебе разрешают пить кофе. Потом перестают следить за тем, в котором часу ты ложишься спать. Курить никто не разрешает, но не разрешать можно по-разному. Поэтому старшие курят почти все, а из младших только один. Курящие и пьющие кофе старшие становятся очень нервными — и вот им уже разрешают превратить лекционный зал в кафе, не спать по ночам и не завтракать. А начинается все с кофе.
5) По мне, так ты лучше переживай себе потихоньку, чем веселиться от каких-то невеселых вещей. Это будет более нормально.
6) Бывают на свете такие люди. А может, вид у них такой. Они редко, но встречаются, люди, у которых не бывает проблем. Которые так себя ведут, как будто у них нет проблем.
7) Твои мысли пахнут совсем не так, как слова. И это слышно.
8) У обоих всё запредельно и нараспашку, ловите кислород и прячьте посуду.
9) И еще я знаю, что когда твой подлинный цвет рвет тебя изнутри, можно завернуться в десять слоев белого или черного, ничего не поможет. Все равно что пытаться заткнуть водопад носовым платком.
10) Только редко высказывающиеся люди умеют произносить такие убийственные в своей простоте фразы
—————
Найди свою шкуру, Македонский, найди свою маску, говори о чем-нибудь, делай что-нибудь, тебя должны чувствовать, понимаешь? Или ты исчезнешь.
Дом, в котором… Том 2. Шакалиный восьмидневник
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
Эта и ещё 2 книги за 299 ₽
Всякий раз, потакая своим желаниям, теряешь волю и становишься их рабом.
Всякий раз, потакая своим желаниям, теряешь волю и становишься их рабом.
Ничего не бойся. Смотри и запоминай. И не повторяй потом чужих ошибок. Каждому в жизни дается два выпуска. Один чужой. Чтобы знать. И один собственный.
Ничего не бойся. Смотри и запоминай. И не повторяй потом чужих ошибок. Каждому в жизни дается два выпуска. Один чужой. Чтобы знать. И один собственный.
Твои мысли пахнут совсем не так, как слова. И это слышно.
Твои мысли пахнут совсем не так, как слова. И это слышно.
Если бы ты так не зацикливался на том, что тебя никто не понимает, может, у тебя хватило бы сил понять других.
Если бы ты так не зацикливался на том, что тебя никто не понимает, может, у тебя хватило бы сил понять других.
Есть плохие места и есть временно плохие места. Временную «худость» можно переждать.
Есть плохие места и есть временно плохие места. Временную «худость» можно переждать.
Имеющий власть над кем-то неужто не воспользуется ею?
Имеющий власть над кем-то неужто не воспользуется ею?
Счастливые – они обычно в курсе, что счастливые.
Счастливые – они обычно в курсе, что счастливые.
Мира, куда их выбрасывают, когда им исполняется восемнадцать, для них не существует. Уходя, они уничтожают его и для других.
Мира, куда их выбрасывают, когда им исполняется восемнадцать, для них не существует. Уходя, они уничтожают его и для других.
Люди замечают не так уж много, если не приглядываются специально. Если им это не нужно.
Люди замечают не так уж много, если не приглядываются специально. Если им это не нужно.
На что хотите пожаловаться?
Удобные форматы для скачивания
Чтобы воспользоваться акцией, добавьте нужные книги в корзину. Сделать это можно на странице каждой книги, либо в общем списке:
Мариам Петросян. Дом, в котором.
Мариам Петросян. Дом, в котором.
Бывают на свете такие люди. А может, вид у них такой. Они редко, но встречаются, люди, у которых не бывает проблем. Которые так себя ведут, как будто у них нет проблем.
проблемы поведение человек, люди позитив
Мариам Петросян. Дом, в котором.
Бабочки, красивые при свете, в полумраке одинаково черны и похожи на крылатых тараканов.
Мариам Петросян. Дом, в котором.
– Ты с этим парнем еще наплачешься, – предупредил я.
– Знаю, – сказал он. – Я знаю. Просто хочется, чтобы он полюбил этот мир. Хоть немного. Насколько это будет в моих силах.
Может, это было жестоко, потому что он уже ничего не мог изменить, даже если бы захотел, но я сказал:
– Он полюбит тебя. Только тебя. И ты для него будешь весь чертов мир.
Мариам Петросян. Дом, в котором.
Есть множество способов послать человека к черту, не прибегая к открытому хамству.
Мариам Петросян. Дом, в котором.
Мечтая о чуде, иногда рискуешь получить его, оставшись при этом ни с чем.
Мариам Петросян. Дом, в котором.
И еще я знаю, что когда твой подлинный цвет рвет тебя изнутри, можно завернуться в десять слоев белого или черного, ничего не поможет. Все равно что пытаться заткнуть водопад носовым платком.
цвета душа внутренний мир
Мариам Петросян. Дом, в котором.
Твои мысли пахнут совсем не так, как слова. И это слышно.
Мариам Петросян. Дом, в котором.
Некоторые живут как будто в порядке эксперимента.
Мариам Петросян. Дом, в котором.
Я был, как птица. Как птица, которая может летать. Она ходит по земле, потому что ей и так хорошо, но если захочет. как только захочет, тогда взлетит.
Мариам Петросян. Дом, в котором.
Нельзя предавать одного, чтобы защитить многих.
новости интернета
КАТЕГОРИИ
Лучшая десятка
RSS-подписка на новые статьи
Присоединяйтесь
СТАТИСТИКА
Цитаты из книги «Дом, в котором. » (Часть 1)
Просмотров: 203 | Автор: Klemonso | Дата: 2020-02-11
Автор: Мариам Петросян Название: Дом, в котором. Жанры: Роман-эпопея, Магический реализм Год издания: 2009 г.
Музыка — прекрасный способ стирания мыслей, плохих и не очень, самый лучший и самый давний.
Улыбка, малыш, улыбка — лучшее, что есть в человеке. Ты не совсем человек, пока не умеешь улыбаться.
Самая неприятная тишина там, где много людей молчат (Курильщик).
Слова, которые сказаны, что-то означают, даже если ты ничего не имел в виду.
В любом сне, детка, главное — вовремя проснуться (Шакал Табаки).
Твои мысли пахнут совсем не так, как слова. И это слышно (Кузнечик).
Он улыбается. Как маньяк. Или влюбленный. Что, в общем-то, одно и то же.
Понимаешь, жизнь не течёт по прямой. Она — как расходящиеся по воде круги. На каждом круге повторяются старые истории, чуть изменившись, но никто этого не замечает. Никто не узнаёт их. Принято думать, что время, в котором ты, — новенькое, с иголочки, только что вытканное. А в природе всегда повторяется один и тот же узор. Их на самом деле совсем не много, этих узоров (Шакал Табаки).
Нет человека счастливее, чем настоящий дурак (Сфинкс).
Вокруг нас разбросаны ответы на любые вопросы, надо только суметь отыскать их.
Можно, конечно, ничего не объяснять. Но я не сторонник подобного поведения, ведь рано или поздно все мы сталкиваемся с проблемами, выросшими из недоговоренностей. Из того, что кто-то из нас не так понят.
Бабочки, красивые при свете, в полумраке одинаково черны и похожи на крылатых тараканов.
И еще я знаю, что когда твой подлинный цвет рвет тебя изнутри, можно завернуться в десять слоев белого или черного, ничего не поможет. Все равно что пытаться заткнуть водопад носовым платком.
То, что для тебя ничего не значит, для кого-то — всё.
Любовь съела тебя. Первое, что она пожирает — мозги, учти (Табаки).
И ещё он вдруг понял, что это лето будет замечательным. Оно и было замечательным. И розово-золотые утра, и тёплые дожди, и запахи, витавшие в зашторенных комнатах. И птица. Они увидели её однажды на спинке скамейки под дубом. Красивую и яркую, как игрушка, полосатую, с оранжевым хохолком и кривым клювом. Всё лето было как та птица.
Никто из моих знакомых не умеет так многословно молчать, как Курильщик. Так всесторонне охватывая тему (Шакал Табаки).
Некоторые живут как будто в порядке эксперимента.
У обоих всё запредельно и нараспашку, ловите кислород и прячьте посуду.
. иногда вовсе не обязательно говорить что-то вслух, чтобы тебя поняли.
Дождь я вообще люблю больше всего. И весенний, и летний, и осенний. Любой и всегда (Табаки).
– Ты с этим парнем еще наплачешься, – предупредил я. – Знаю, – сказал он. – Я знаю. Просто хочется, чтобы он полюбил этот мир. Хоть немного. Насколько это будет в моих силах. Может, это было жестоко, потому что он уже ничего не мог изменить, даже если бы захотел, но я сказал: – Он полюбит тебя. Только тебя. И ты для него будешь весь чертов мир (Сфинкс, Рыжий).
Трудно отказаться от мечты. Легче усложнить путь к ней, чем поверить, что задуманному не осуществиться.
Весна – страшное время перемен…
— Я красивый, — сказал урод и заплакал. — А я урод, — сказал другой урод и засмеялся.
Его давно предупредили, что он помрет от первой же затяжки, с тех пор он экспериментирует ежедневно и все бесится, что его надули (Рыжий).
Есть такие фразы, против которых мозг вырабатывает защитные реакции, и первая из них — ни о чем больше не спрашивать (Курильщик).
Он протягивает себя на раскрытой ладони — всего целиком — и вручает тебе, а голую душу не отбросишь прочь, сделав вид что не понял, что тебе дали и зачем. Его сила в этой страшной открытости.
Бывают на свете такие люди. А может, вид у них такой. Они редко, но встречаются, люди, у которых не бывает проблем. Которые так себя ведут, как будто у них нет проблем.
Я был, как птица. Как птица, которая может летать. Она ходит по земле, потому что ей и так хорошо, но если захочет. как только захочет, тогда взлетит (Кузнечик).
Я не люблю истории. Я люблю мгновения. Люблю ночь больше утра, луну больше солнца, а здесь и сейчас, больше любого где-то потом.
Никогда — это слишком долгое слово.
Те, кто будут жить, не теряя веры в чудо, обретут его (Слепой).
— Эй-эй. Ты чего это, в обморок падаешь? — Нет. Это у меня так душа в пятки уходит. Зримо (Рыжий, Рыжая).
Есть множество способов послать человека к черту, не прибегая к открытому хамству (Сфинкс).