тамиздат и самиздат что такое
Самиздат
Содержание
История самиздата в России
В XXI веке слова самиздат и тамиздат используются также в качестве названий зарегистрированных изданий; они печатаются или распространяются в Интернете открыто, доступны, и уже в силу этого, такие издания не являются ни самиздатом, ни тамиздатом в исходном значении этих слов.
Возникновение терминов
Также «Самиздатом» в 70-е, начале 80-х XX века назывались книги, собранные из светокопий страниц журналов популярной литературы (из-за малых тиражей не попадавших на прилавок). Например — «В августе 44-го», «Царь-рыба», «Белая Гвардия» и т. д. Данный «Самиздат» мог преследоваться не за содержание, а за «расхищение социалистической собственности», то есть бумаги, ресурса светокопира (были все только в госсобственности), материала переплёта (отсутствие в свободной продаже).
В виде самиздатовских копий впервые получили хождение:
Периодические самиздатские издания и репрессии
Распространителей самиздата преследовали через прокуратуру и КГБ. Антология преследований (как и других репрессий) называлась Хроника текущих событий и тоже распространялась в самиздате; распространение информации о репрессиях подавлялось особенно жестоко и тоже попадало в «хронику».
Не только диссиденты
Возникновение советского самиздата послесталинской эпохи было в значительной степени связано с художественной литературой, запрещённой в СССР не по политическим, а по эстетическим и другим причинам. Так, Лилианна Лунгина вспоминает:
По мнению искусствоведа Екатерины Дёготь, у бытования в СССР неполитического самиздата имелось и эстетически-культурологическое измерение:
В самиздате распространялись также кулинарные рецепты и рецепты алкогольных коктейлей и самогоноварения. Копировались и перекопировались топографические карты, порнографические материалы, модельные лекала и выкройки из западных журналов (например, Плейбой, Бурда-моден) и прочее. Были достаточно широко известны также самиздатные материалы и труды (например, В. Г. Ажажа) по неприветствовавшейся и засекреченной теме НЛО и уфологии.
Особая тема — рок-самиздат: журналы «Рокси», «Ухо», «Зеркало» и другие журналы, рассказывавшие об отечественной и зарубежной рок-музыке. Журналы печатались на пишущей машинке.
Бытовал мелкий коммерческий самиздат по продаже (особенно в поездах) тех же рецептов, выкроек, календариков (например, с портретами опального Сталина, эротики, животных).
Технологии самиздата
Изначально самиздат возник как дешёвая и доступная альтернатива массовой типографской печати и распространялся в рукописном варианте и в виде машинописных копий. Для ускорения процесса размножения использовалась копировальная бумага. При переписке вручную (шариковой ручкой) на газетной бумаге (50 г/м²) отчётливо получалось три копии, при использовании пишущей машинки — пять копий. На папиросной бумаге копий получалось больше, но ввиду её полупрозрачности можно было использовать только одну сторону листа.
В 1970-х годах для размножения самиздата работники крупных советских институтов стали использовать принтеры (это были первые АЦПУ больших вычислительных машин) и плоттеры, а также бумагу больших форматов. Для размножения машинописного самиздата в тех же институтах стало использоваться ксерокопирование (одной из мер борьбы с подобным со стороны властей и начальства являлся строгий учёт и контроль использования подобной техники со стороны т. н. Первого отдела). Иллюстрации перед размножением фотографировались, печатались на фотобумаге как обычные фотографии и вклеивались вручную в готовое издание. Иногда фотографировалось (на стандартную 35-мм плёнку) всё издание целиком. Негативы использовались для передачи материалов за рубеж и для размножения.
Начиная с конца 1970-х годов, в период распространения ЕС ЭВМ и СМ ЭВМ — началось распространение самиздата в виде компьютерных файлов, переносимых от одного ВЦ к другому на магнитных лентах или, реже, дисках.
Методом самиздата распространялись не только литературные произведения, публицистика и изображения, но и музыка. Аудиопроизведения либо нарезались иглой самодельного фонографа на старых рентгеновских снимках («на костях») (50-е — 60-е годы), либо записывались на магнитофон и впоследствии копировались друг у друга. В 1970-80 гг. это породило феномен магнитоальбомов.
Перестройка и освобождение слова
В конце 1980-х гонения на самиздат практически прекращаются, машинописная и рукописная формы самиздата уходят в прошлое, а основным инструментом размножения становится АЦПУ и матричный принтер. Тогда же в самиздат приходит коммерция: распечатанные на принтере «Штирлиц» П. Асса и Н. Бегемотова, а также подборки политических анекдотов распространяются по почте наложенным платежом, копируются на дискетах и распространяются по сети «Фидо»
С начала 1990-х и до настоящего момента для изготовления первой копии издания используется лазерный принтер, а потом оно размножается на ксероксе или на ризографе. В связи с общедоступностью оргтехники и расходных материалов на лазерном принтере может быть распечатан и весь тираж издания (уже с середины 80-х на Западе получили распространение т. н. «персональные издательства»). Машинописный самиздат сейчас практически не встречается, зато некоторые рукописные издания сами по себе являются художественными произведениями.
В середине 1990-х, в связи с массовым распространением персональных компьютеров и неразвитостью глобальных сетей были единичные попытки распространения самиздата на дискетах в виде интерактивных журналов с ASCII-картинками, однако электронная форма передачи быстро вытеснила как бумажные, так и магнитные носители.
Самиздатские журналы
Интересные факты
Самиздат в СССР: цензура, риск, литература
История одного из самых ярких книжных явлений в нашей стране
История советской литературы полна трагических моментов и блестящих попыток обойти идеологические преграды. Цензура заставляла писателей изощряться в иносказании, а запрет на печать стал причиной того, что родились альтернативные формы публикации текстов. Так появился самиздат — одно из крупнейших и важнейших явлений в русской культуре XX века.
«Самсебяиздат»
На сегодняшний день нет общепринятой точки зрения по поводу того, когда он появился. Исследователь истории инакомыслия в СССР Александр Даниэль признает, что процесс издания текстов в Советском Союзе не слишком отличался от распространения запрещенных цензурой произведений в пушкинские времена, однако считает, что классический самиздат возник в тот момент, когда печатная машинка стала доступна всем, у кого было достаточно денег.
Чуть более уверенно можно говорить о времени появления термина. В 1944 году поэт Николай Глазков, чьи тексты никак не проходили цензуру, начал выпускать самодельные книжицы с подписью «Самсебяиздат», по аналогии с «Госиздатом». Комизм термина был оценен не сразу. Только на рубеже 60-х литературная молодежь подхватила емкое слово, сократив его до «самиздата». А появление институции Даниэль датирует 1959 годом, когда журналисту «Московского комсомольца» Александру Гинзбургу пришла в голову дерзкая идея выпустить машинописный сборник, в который вошли произведения «запрещенных» поэтов.
Как Хемингуэй заговорил по-русски, или Библиотека самиздата
Скорее всего, с поэзии все и началось. Первыми произведениями, распространявшимися в рамках самиздата, были стихотворения Окуджавы, Сапгира, Слуцкого, Евтушенко и других авторов.
Еще один тип первых самиздатовских текстов — переводы. Так советские читатели познакомились с работами Кафки и Оруэлла, нобелевской речью Камю и «Письмом к заложнику» Сент-Экзюпери. Отдельная история связана с романом Хемингуэя «По ком звонит колокол». Сам автор считался «идеологически правильным», и его произведения не раз публиковались в СССР. Роман 1940 года тоже был переведен на русский и даже готовился к официальной публикации, но так и не появился на страницах журналов. По сохранившимся в архивах версиям перевода можно судить, как сильно был сокращен текст по сравнению с оригиналом, но даже этот вариант показался цензорам опасным.
Дело о публикации романа было заведено за 20 дней до войны, 2 июня 1941 года. Однако, по словам переводчика Раисы Орловой, солдаты на фронтах читали «повесть о партизанах», похожую на главы из книги: «То, что из романа была выделена некая повесть, подтвердилось. Один человек читал ее в Москве, другой в Ташкенте». Советской власти не нравилось и то, как изображен Карков, один из героев произведения, прототипом которого был Михаил Кольцов, и то, что в романе присутствуют эротические сцены. На протяжении десятилетий варианты перевода «По ком звонит колокол» запрещали к печати, однако они так или иначе публиковались в самиздате.
Нужно сказать, что и среди русскоговорящих писателей в самиздате оказывались не только те, кто не прошел цензуру. Чьи-то произведения изначально распространялись по официальным каналам, но из-за «неблагонадежности» их авторов позже изымались из библиотек. Так, в списках можно было найти стихи Цветаевой и Ахматовой, прозу Стругацких, Булгакова и Солженицына и многое другое.
Существовала здесь и своя периодика. Наиболее известными в этом направлении были поэтический альманах «Синтаксис» Александра Гинзбурга, ставший первым самиздатовским журналом, и более публицистическая «Хроника текущих событий», на страницах которой появлялись первые правозащитные тексты.
Аудиозаписи также расходились через самиздат. Так, в 50-е под запретом оказался автор многих советских хитов Леонид Утесов, барды Александр Галич и Юрий Визбор, всеми любимый Владимир Высоцкий и многие другие.
Способы распространения
Для того, чтобы распространить все это, нелегальные издатели прибегали порою к самым изощренным методам. Наиболее очевидный из них — это набор рукописи и ее дальнейшее копирование. Александр Марченко вспоминал о печати своей первой книги «Мои показания» (1967 год):
«Достали три машинки, правда, одна из них сразу сломалась, так что четверо умевших печатать сменяли друг друга. Те, кто не умел печатать, диктовали им, раскладывали экземпляры, правили опечатки. Одна пара с машинкой устроилась на кухне, другая в комнате На кухне постоянно кто-нибудь варил кофе или готовил бутерброды Работали подряд две суток, а спали по очереди. »
Еще один способ самиздата — фотокопии, и благодаря им процесс распространения стал еще быстрее. Но, пожалуй, самый необычный прием «самсебяиздателей» — это распечатки на АЦПУ, автоматическом цифровом печатающем устройстве:
«Это — не принтеры к нынешним персональным компьютерам, а периферийные печатающие устройства к таким большим электронным машинам, работающим с перфокарт или перфолент, или магнитных носителей — лент или дисков. Ну, диски — вещь подотчетная, а вот уже магнитные ленты — не очень. Получается очень удобно: никто же не видит простым глазом, что у тебя там на бобине хранится — данные для расчетов какой-нибудь АСУ или „Москва-Петушки“ Венечки Ерофеева. Пришел, поставил ленту на лентопротяжку, улучил момент, когда в машинном зале все свои, запустил программу — и пошел печататься текст на АЦПУ», — рассказывает в одном из интервью Александр Даниэль.
А где же деньги?
Итак, «самсебяиздатели» рисковали свободой (Александр Гинзбург был арестован за выпуск «Синтаксиса»), добрым именем и благополучием, но ради чего? Большинство распространителей работали себе в убыток, в редких случаях выходили «в ноль», прибыли тут не было. Именно поэтому ряд исследователей категорически отказывается называть «самиздатом» ту систему, которая сложилась в 80-е: в это десятилетие появилось деление на «производителей» и «покупателей». Пусть подпольно и с большим риском для себя, но и те и другие ввязывались в товарно-денежные отношения, в отличие от самиздата 50-х, где текст перепечатывал тот, кто хотел его прочесть.
Конец истории?
Нужно сказать, что самиздат начал сдавать позиции гораздо раньше 80-х, ровно в тот момент, когда появился тамиздат (еще более комичное слово, не правда ли?) — русскоязычные произведения, опубликованные за рубежом, такие как «Доктор Живаго». Некоторое время самиздат и тамиздат существовали параллельно, но копий становилось все больше, их качество все лучше, и уже никому не приходило в голову переписывать романы на тонкую папиросную бумагу, уплотняя строчки так, что они наезжали бы друг на друга.
Славная история самиздата закончилась, и хочется надеяться, что навсегда. Сегодня термин имеет противоположное значение, обозначая все то, что автор открыто может публиковать в Интернете на определенных площадках, не боясь быть арестованным, но это уже совсем другая история.
Дмитрий Бобышев
Персональный сайт поэта Дмитрия Бобышева
Сам- и Тамиздат
Великий роман Пастернака вкупе с его поэзией и собрание гармонически совершенных стихотворений Мандельштама могли бы ещё долго излучать свои энергии в пустоту, дожидаясь встречи с читателем, но… Идеологическая цензура сильно просчиталась, рассчитывая на запреты, заглушки и колючую проволоку. Во-первых, расцвёл Самиздат (назовём его так уважительно с заглавной буквы). Мне довелось увидеться с изобретателем этого термина. Им был чудаковатый московский поэт Николай Глазков, который свою непечатную продукцию брошюровал в машинописные тома с надписями на титульном листе: «Самсебяиздат» и «Господьбогиздат». Народ по своему вкусу подсократил и подправил его изобретение, и оно стало популярным обозначением всякой литературной нелегальщины.
В пору бешеной антипастернаковской кампании запретным и особенно желанным чтением стал, конечно же, «Доктор Живаго». Ворох папиросной бумаги с бледной машинописью был выдан мне на ночь, и я вбирал в себя повествование целыми главами, словно пил его огромными глотками, увлёкшись «… тем лирическим доктором с лубочно-мистическими позывами, мещанскими оборотами речи и чаровницей из Чарской, который принёс советскому правительству столько добротной иностранной валюты», – так этот шедевр был оценён одним несостоятельным конкурентом на Нобелевскую премию.
Правительству «Доктор Живаго» принёс лишь позор на весь мир, а вот автору, кроме больших неприятностей, доставил ещё и литературное бессмертие. И конкурент, лишившийся премии, стал высказываться гораздо резче:
«Ненавижу. Мелодраматично и дурно написано. Считать его шедевром – абсурдное заблуждение. Пробольшевисткий роман, исторически неверный. Жалкая вещь, неуклюжая, тривиальная, мелодраматичная, с избитыми ситуациями и банальными совпадениями».
Увы, так отзывался о романе Владимир Набоков. Мы его полюбили позднее, – не за эту недостойную критику, конечно, а за языковое чемпионство, за высокую возгонку стиля в романе «Дар», за гедонизм фраз и щекотание запретных чувств в запрещённой «Лолите», которые добрались до нас ещё одним запретным способом – через Тамиздат.
Но в эту чудесную дверку в Железном занавесе первым прошёл к нам с Запада не Набоков, а Пастернак со своим «провинциальным» романом, и затем уже, как из рога изобилия, оттуда посыпались на изголодавшегося советского читателя тома запрещённых тогда Ахматовой, Гумилёва, Мандельштама, Цветаевой, Волошина, Клюева… И Солженицына. И Надежды Яковлевны Мандельштам. И, конечно, Набокова. А за ними – книги ещё многих и многих, включая и автора этого очерка.
Кто же был тот волшебник, прорубивший заветную дверь, кем были бесстрашные и хитроумные посланцы-книгоноши, сеявшие в советском народе разумное, доброе, вечное? На этот вопрос отвечает радиожурналист и копатель архивов Иван Толстой, причём его ответ до удивленья точно совпадает с официальными объяснениями советской пропаганды, которым мы привыкли не доверять: это всё, мол, происки ЦРУ! Так неужели КГБ не соврал, как всегда, и это не напраслина на американские разведывательные службы? Как ни странно, всё в точности подтвердилось рассекреченными документами ЦРУ, опубликованными в «The Washington Post» 6 апреля 2014 года. За этими материалами видится остросюжетный авантюрный сценарий с перехваченной информацией о шедевре, с прерванным самолётным рейсом, временным похищением рукописи, обманным изданием, с секретными агентами, со всенародным поношением автора и триумфальным финалом в духе самого романа, когда над мировыми дрязгами и даже над самой смертью торжествует поэзия.
Нет, Борис Леонидович оставался в неведении относительно этой интриги, приведшей его к Нобелевский премии. Сам он вёл сознательно и целенаправленно другую – с леваком и авантюристом благородных кровей Джанджакомо Фельтринелли. Действуя конспиративно и, по существу, вслепую, автор попал в ловушку своих обещаний издателю и упустил из-под контроля дальнейшую работу над переводом книги на другие языки и, что немаловажно, распределение гонораров. Тем не менее он достиг главного – его книга стала известна всему миру. А американские волшебники довершили остальное – Нобелевскую премию (впрочем, их участие в таком деликатном процессе отрицается всеми сторонами) и тайную доставку книги на родину, по адресу её «первородного» читателя.
Каким же путём эта доставка происходила? Иван Толстой упоминает о двух способах – через советских туристов и через моряков загранки.
Туристы из Советского Союза (да ещё в капстраны!) были во времена 50-х – 60-х годов немногочисленны и, как можно с уверенностью предположить, весьма осторожны. Разве что какой-нибудь партийный или писательский вельможа решался пронести через таможню печатную крамолу, чтобы дома похвастаться ею перед менее привилегированными гостями. Другое дело моряки загранплаванья. Для них это был выгодный бизнес, хотя и не без риска, конечно. Получив бесплатный (дядюшка Сэм уже за всё раскошелился) и при этом компактный груз, они извлекали неслыханный барыш у перекупщика. А тот – соответственно у покупателя. Такой экономически-политический оборот подтверждает и другой источник – «Снова Казанова», книга воспоминаний поэта и переводчика Василия Бетаки, где, кроме амуров, есть немало интересного. Так, он пишет:
«Пути и в самом деле были разные: от матросов советских судов, заходивших в порты Италии и Греции, до сотрудников посольств и консульств, работавших в Москве и в Питере. Многие люди охотно провозили книги! Я хорошо это знал: ведь я сам находился на другом конце этой цепочки более десяти лет!»
Но был, оказывается, ещё один способ доставки, который сначала вызвал у меня сильное недоверие: просто морем, поручив волнам донести интеллектуальные грузы до берега и, следовательно, до тех, кто их первыми подберёт: рыбаков, пограничников, пляжных фотографов, курортников, купальщиц и «диких» туристов… Как же книги выдерживали морскую воду? Этот фактор был учтён «там-издателями». Они печатали книги на так называемой «библейской бумаге», выдерживающей солёную воду, и клеили переплёты, не разбухающие в воде. Но мой скепсис по этому поводу исчез, когда я получил полное подтверждение от владелицы такой книги, выловленной на пляже в Гурзуфе. Это был уже Солженицын, «Раковый корпус».
Правда, самый главный в моей жизни тамиздат – первую книгу стихов «Зияния» – я получил совершенно официальным путём из рук французского консула. Это было естественно, книга вышла в Париже. Единственный неприятный момент – паспортная проверка перед входом в консульство на Мойке, – и я стал счастливым обладателем собственной книги. Единственный? Не тут-то было! Гэ-Бэ тут же стал приставать, но их интересовало другое: как рукопись попала на Запад? Мой ответ «Конечно, почтой!», к счастью, завёл в тупик дальнейшие расспросы.
Самиздат не противоречил, а, наоборот, естественно переходил в тамиздат, как, например, случилось с альманахом «Метрополь», названным по московскому ресторану, где родилась его идея в головах Василия Аксёнова и Виктора (не Венедикта) Ерофеева. К ним подключились дюжины две с лишним авторов, разнородных по стилю и статусу: неизвестные публике отверженные поэты, которым было нечего терять, малопечаемые члены Союза писателей и те «звёзды», которые нуждались в скандальной подпитке для своей тускнеющей репутации. Конечно, у самиздатского сборника не было никаких шансов напечататься дома, и он был отправлен на Запад. Тут же разразился скандал. Поэтам и париям дали по шапке, лишив их заработков, малоизвестных писателей исключили из союза, оставив без привилегий, а знаменитостей пожурили. Правда, Аксёнова, оказавшегося в заграничной поездке, лишили гражданства, но это было ему на руку: нет ничего лучше для начала новой жизни на Западе, чем политический скандал на родине.
Тайная дверца приоткрылась пошире к концу 70-х, когда в Советский Союз хлынули из Европы и Америки студенты и аспиранты по Международному соглашению о научном обмене (IREX). Это были лучшие книгоноши в мире. В отличие от корыстных дельцов, они с молодой жертвенностью рисковали будущими карьерами, эти сеятели, несущие свободное слово в закупоренную страну. Кажется, именно к ним относятся строки Некрасова:
Сейте разумное, доброе, вечное,
Сейте! Спасибо вам скажет сердечное
Русский народ…
«Самый крупный эпизод торговли самиздатом (точнее, тамиздатом), о котором я знаю, относится ещё к 1974 году, когда Звиад Гамсахурдиа с Мерабом Костава буквально чемоданами привозили в Москву “Архипелаг ГУЛАГ” – маленькие такие жёлтые томики почти карманного формата, что-то вроде копий зарубежного издания ИМКА-Пресс, выполненных на каком-то множительном устройстве и переплетённых, как кажется, в клеёнчатую обложку. Они продавали эти томики, как сейчас помню, по 20 рублей штука (тогда это были большие деньги) и продали, наверное, несколько тысяч экземпляров. Звиад Константинович говорил, что создал в Грузии подпольную типографию и что он продаёт эти книги только для того, чтобы окупить расходы на издание (или копирование и переплётные работы?) и что цена равна себестоимости экземпляра. Я, грешным делом, думаю, что насчёт “подпольной типографии” Гамсахурдиа присочинял. Но насчёт отсутствия прибыли – склонен верить. Так что это, скорее всего, тоже не совсем коммерческое предприятие было. Да и вообще, всё это предприятие относилось ведь не к самиздату, а к “тамиздату”».
Когда рухнула Берлинская стена, а за ней и Железный занавес, Тамиздат всё еще продолжал существовать, но перед кончиной приобрёл совершенно новые формы. Оказалось, что можно взять его в свои руки, как это однажды получилось у меня с Михаилом Шемякиным. Я навестил прославленного художника в Нью-Йорке, и он предложил мне издать совместно книгу: стихи – мои, а иллюстрации и издательские расходы – его. Как было не согласиться? Год с лишним я колдовал, работая над совершенно необычным текстом с новыми для себя «шемякинскими» темами и подходами, и вот результат: художник, который мог уже забыть о нашем соглашении, прочитал рукопись, зажёгся и, вдруг разойдясь, принялся иллюстрировать каждую страницу. По жанру это был бестиарий, что давало большие возможности для изображений, а некоторые стихи сами становились иллюстрациями к излюбленным образам Шемякина. Но замысел был мой, и он раскрывался в самом названии книги «Звери св. Антония». Своей красотой или безобразием они, эти бестии, искушали и устрашали отшельника, пытаясь нарушить его молитвенную связь с Богом… Но на то он и святой, чтобы в конце книги заклясть зверей заветным словом. «Се слово крепко», – так гласила последняя строчка поэмы.
Книгу печатали в Турине, где качество полиграфии отвечало требованиям художника. Он торопился: перестроечная Москва предложила ему выставку в Третьяковке, и он хотел представить там наш бестиарий. Шемякин увёз с собой большую часть тиража этой дорогой книги, надеясь распродать её там. Как он потом рассказывал по телефону, он зашёл в вестибюль выставочного зала с двумя тяжеленными пачками, и на него тут же накинулась пресса. Он поставил тяжести на пол и стал давать интервью – ТВ, радио, газетам… Когда закончил, тиража уже как не бывало, книги разворовали прямо из-под ног.
Я поздравил соавтора с успехом, дороже которого нет на свете, но он был раздосадован. А я искренне радовался, что наша книга разошлась по России. Впоследствии, выступая в Петербурге, я надписывал эти бестиарии, купленные с рук в разных городах… И вдруг этот сюжет получил интересное продолжение: тамиздат, вопреки обычному ходу вещей, превратился в самиздат. Вот что поведал на Фейсбуке мой виртуальный друг Алексей Ярцев, когда я вывесил эту поэму на сайте https://dbobyshev.wordpress.com :
«Вместо отзыва. Двадцать лет назад вьюношей я отсканировал экземпляр Вашей поэмы с удивительными иллюстрациями Михаила Шемякина и сделал небольшой самиздатовский тираж, который раздарил ближайшим друзьям. Вот такой энтузиазм вызвала Ваша вещь.»
Так наглядно закончилась для меня (и ещё для очень и очень многих) целая эпоха литературных, когда-то опасных, но и увлекательных приключений.