такого не делали даже фашисты
«Идиоты не имеют права на существование» В Третьем рейхе пытались улучшить нацию, уничтожая душевнобольных. Их травили газом и жгли в печах
«Некоторые люди — это балласт, создающий неприятности»
В начале XX века в научной среде стала особенно популярна евгеника. Социальные романтики увидели в ней возможность скорейшего создания «дивного нового мира», сплошь населенного счастливыми, высокоинтеллектуальными и морально устойчивыми гражданами.
Практическим способом для достижения утопии должна была стать тщательная селекция человеческого материала. По мнению евгеников, принципы, работающие при выведении новых сортов злаков повышенной урожайности и улучшенных пород мясо-молочного скота, применимы и в отношении человека: размножение лучших представителей вида должно поощряться, а дефектные особи — не давать потомства и выбраковываться.
Идеями социальной гигиены и их практическим воплощением в жизнь были увлечены крупнейшие умы своего времени: Карл Густав Юнг, Мартин Хайдеггер, Карл Ясперс, Эмиль Крепелин… Причем нередко в самом радикальном их воплощении.
Так, создатель теории шизофрении швейцарский психиатр Эйген Блейлер (болезнь Блейлера и шизофрения — синонимы) предлагал провести массовую стерилизацию душевнобольных: «Те, кто поражены тяжелой болезнью, не должны иметь потомства. Если мы позволим физически и психически неполноценным иметь детей, наша раса быстро выродится».
Пока законом не будут предусмотрены меры стерилизации, государственные средства, расходуемые на обучение малоодаренных и слабоумных, будут снижать уровень образования народа. Уменьшение их плодовитости позволит высвободить большие средства на субсидии детям из малоимущих семей, которые, несмотря на свою хорошую наследственность, оказались в нужде
Жестокое решение вопроса очищения вида от вредных особей предложили два профессора Фрайбургского университета. В 1920 году за их авторством вышла книга «Разрешение на уничтожение жизни, недостойной жизни». В ней ученые доказывали, что «идиоты не имеют права на существование, а их убийство — это праведный и полезный акт».
Профессор психиатрии Альфред Хохе утверждал, что «некоторые люди — это балласт, создающий одни лишь неприятности и экономические издержки для других». А профессор юриспруденции Карл Биндинг советовал государству немедленно учредить специальные комиссии по их ликвидации.
По-американски практичный лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине Алексис Каррель предлагал «гуманно и экономично удалять душевнобольных в малых эвтаназиях путем поглощения ими доставляемых газов».
Ни один из советов именитых ученых даром не пропал.
Охота на «морально слабоумных»
Широко обсуждаемые в обществе идеи оказались близки бывшему ефрейтору Адольфу Гитлеру, сделавшему к началу 1930-х годов блестящую политическую карьеру. В январе 1933 года Гитлер стал канцлером Германии, а 14 июля правительство рейха издало закон о принудительной стерилизации граждан страны, которые по медицинским показаниям не должны иметь детей.
Одновременно вышел закон о браке и помолвке, в котором указывалось, что внешне здоровые братья, сестры и дети наследственно неполноценных людей могут вступать лишь в такие браки, которые будут бездетными. Кроме того, при вступлении в брак был желателен обмен не только свидетельствами о здоровье самих обрученных, но и справками о наследственных особенностях их семей.
Решение о стерилизации принимали специальные суды наследственного здоровья. Автоматически подвергались стерилизации страдавшие слабоумием, шизофренией, маниакально-депрессивным психозом, эпилепсией, врожденной слепотой или глухотой и рядом генетических заболеваний. Не имели права на производство потомства хронические алкоголики, больные туберкулезом, сифилисом и гонореей.
Для обоснования стерилизации суды наследственного здоровья ввели понятие «моральное слабоумие», под которое было несложно подвести самый широкий круг людей, не соответствующих стандартам национал-социалистической Германии.
Морально слабоумным можно было считать того, кто «не признавал общественно принятых норм поведения», «не был в состоянии вести рентабельное хозяйство» или «не осознавал ответственности за воспитание детей». В категорию слабоумных могли угодить дети — как хронически неуспевающие в школе, так и страдающие ночным энурезом.
После принятия решения полиция доставляла осужденного на принудительную стерилизацию в больницу. Те, кому удавалось скрыться, объявлялись в имперский розыск.
Хирургическое вмешательство часто давало осложнения. Нацисты не делали исключений даже для детей, стерилизация которых в условиях еще несформировавшихся половых органов была очень рискованной. Считается, что около шести тысяч жертв стерилизации умерли непосредственно на операционном столе и еще столько же — в результате осложнений. Нередки были и случаи самоубийств.
Всего с 1933 по 1945 год принудительной стерилизации подверглись от 360 до 450 тысяч немцев. Как это ни странно, но с точки зрения права жертвами нацизма они до сих пор не признаны. Более того, никто из врачей, работавших в судах наследственного здоровья, не понес наказания за свою деятельность после войны.
«Время без психически больных»
Однако, по мнению нацистов, принудительная стерилизация являлась лишь полумерой.
Мы все страстно желаем, чтобы наступило время, когда на всем свете не будет ни психически больных, ни слабоумных, ни в больницах, ни за их пределами. Как было бы прекрасно жить в мире, где все совершенно и все счастливы
Эффективный способ сделать мир совершенным, а всех людей — счастливыми, был известен давно. Согласно легенде, изобрел его в XV веке господарь Валахии Влад Цепеш, известный как Дракула. Озабоченный тем, что в его государстве скопилось слишком много нищих, больных и увечных, Дракула велел собрать всех в специально построенном по случаю тереме и принести вдоволь еды и вина.
А пока нищие, больные и увечные веселились, Дракула спросил их: «Хотите ли ни в чем больше не нуждаться и не печалиться более ни о чем?» Они же, ожидая великой милости, закричали хором: «Хотим, государь!» Повелел тогда Дракула запереть терем и сжечь вместе со всеми людьми, а затем сказал боярам: «Пусть не будет больше нищих, больных и увечных в земле моей, пусть не докучают они людям и не страдают сами».
Примерно так же поступил и Гитлер, разве что на угощении он сэкономил. Но известно же — немцы народ практичный.
В декабре 1939 года Гитлер пришел к выводу, что неизлечимо больные и умственно неполноценные люди должны быть устранены не только ради сохранения чистоты арийской расы, но и по экономическим соображениям. Работать они не способны, а на их содержание требуются немалые бюджетные средства.
К этому времени эсэсовцы уже уничтожили обитателей приютов для умственно отсталых на аннексированных польских территориях. Отныне и в самой Германии медикам предписывалось «предоставлять возможность неизлечимо больным людям спокойно умереть». Под «спокойной смертью» Гитлер подразумевал токсичный оксид углерода в газовых камерах, специально смонтированных в немецких психиатрических больницах. Программа эвтаназии получила название Т4.
Жертвы красных крестов
Ответственными за выполнение программы Т4 Гитлер назначил шефа своей канцелярии обергруппенфюрера СС Филиппа Боулера и личного врача Карла Брандта. В распоряжение новой службы передали дом №4 по улице Тиргартенштрассе. Отсюда и кодовое название.
Число граждан Германии, которых необходимо было подвергнуть «дезинфекции» (термин, который встречается в официальных бумагах наряду с эвтаназией), сотрудники Т4 рассчитали по формуле. Получилось 70 тысяч. Трудились добросовестно и за первые два года «дезинфицировали» больше 72 тысяч.
Отбор кандидатов проводили 42 эксперта из числа наиболее уважаемых психиатров рейха. Лично больных они не осматривали, доверяя специально разработанным для такого случая анкетам, которые были обязаны заполнять на пациентов врачи немецких психиатрических больниц.
Критериями отбора служили: неспособность заниматься физическим трудом (например, клеить пакетики), нахождение в больнице более пяти лет, криминальное прошлое и неарийское происхождение. Наиболее частыми жертвами эвтаназии становились больные с диагнозом «шизофрения».
Трое из каждых четырех пациентов, имевших этот диагноз, приговаривались к смерти. Хотя даже определение самого термина было расплывчатым (да и остается таковым по сей день) и понималось врачами весьма субъективно. «Шизофрениками» могли оказаться и больные с неясными диагнозами, и злостные нарушители больничного режима.
В случае положительного решения эксперт ставил красный крест, при отрицательном — синий минус. Но, поскольку дело было ответственным и касалось жизни, пусть и не вполне полноценного по меркам национал-социализма, но все же человека, первичные заключения передавались на утверждение трем главным экспертам.
Не знал об истинном назначении анкет и персонал психиатрических больниц, который их заполнял. В распоряжении германского Минздрава указывалось, что информация необходима для составления бюджета. Естественно, сотрудники больниц были заинтересованы в лучшем финансировании и потому охотно преувеличивали степень нетрудоспособности своих пациентов.
Печи замка на Эльбе
Выбор наиболее надежной и гуманной технологии умерщвления душевнобольных стал поводом для серьезной дискуссии в немецких научных кругах. Предлагалось внутривенное введение токсичных препаратов, передозировка барбитуратов, введение в сосуды воздуха, чтобы вызвать воздушную эмболию, медленное снижение рациона питания и так далее. В результате наиболее эффективным способом эвтаназии было признано применение угарного газа.
Объявили закрытый тендер на разработку качественных и недорогих газовых камер, а также кремационных печей, которые можно было бы без дополнительных затрат смонтировать в обычной психиатрической больнице. Документы с технической перепиской между заказчиком (Т4) и фирмами-исполнителями фигурировали на Нюрнбергском процессе по «делу врачей».
Газовые камеры и кремационные печи больниц послужили прототипом для более крупных комплексов, использовавшихся нацистами в лагерях смерти. Пригодился и опыт их применения. Для проведения «мероприятий» по программе Т4 были отобраны и переоборудованы семь медицинских центров в разных районах Германии, каждый из которых имел сеть более мелких «клиник».
В учреждении работали более ста человек: врачи, медсестры, водители, сиделки, сотрудники канцелярии и охранники. Пациентов из психиатрических больниц и домов престарелых привозили в Зонненштайн на автобусах несколько раз в неделю. В приемном покое их осматривал врач, записывавший в историю болезни диагноз, который впоследствии и будет указан как причина смерти.
После осмотра жертв собирали группами по 20-30 человек и в сопровождении медсестер отправляли в подвал «принять душ». Газовая камера была отделана кафелем и внешне напоминала душевую. Персонал закрывал стальную дверь, после чего дежурный врач пускал в помещение монооксид углерода. В зависимости от комплекции и выносливости жертв, процесс умерщвления занимал от 20 до 30 минут.
Трупы сжигали кочегары в двух печах. Прах раскладывался по урнам и отсылался родственникам вместе со свидетельством о смерти пациента от того или иного тяжелого соматического заболевания. Неиспользованный пепел выбрасывали на свалку на берегу реки Эльбы позади замка.
«Один народ, одна страна, один вождь!»
Одновременно с «дезинфекцией» в Германии проводилась мощная пропагандистская кампания, оправдывавшая необходимость удаления из светлого национал-социалистического будущего людей «второго сорта». В популярной периодике публиковались статьи, объясняющие суть и пользу евгенических программ, проводимых для очищения немецкой расы.
Экономисты разъясняли, какие громадные средства налогоплательщиков можно сэкономить на лечении неполноценных и бесполезных членов общества и как эти средства могут быть использованы на благо всего народа.
Активно включилась в пропагандистскую кампанию массовая культура: газеты, журналы, радио, кино, куплеты, анекдоты… Огромными тиражами выпускались агитационные открытки и плакаты.
Для любознательных обывателей устраивались познавательные экскурсии в психиатрические учреждения, во время которых им доходчиво объясняли необратимость психических заболеваний и их опасность для наследства.
Увлеченные грандиозностью задач, нацистские психиатры с энтузиазмом подводили теоретическую базу под поставленную руководством задачу — подгоняли решение под ответ. «Один народ, одна страна, один вождь!» (Ein Volk, ein Reich, ein Fuhrer!) — таким был девиз Третьего рейха. А все, кто не был с большинством, автоматически признавались врагом, вырожденцем, дегенератом или сумасшедшим.
Расширялись рамки диагностики психических заболеваний, изобретались и входили в практику новые диагнозы: «замаскированные слабоумные», «эндогенное (врожденное) нежелание работать», «социопатия». Социопатом и замаскированным слабоумным можно было объявить тунеядца, алкоголика, бродягу, попрошайку. А можно было — коммуниста, анархиста, пацифиста или гомосексуала.
Таким образом, психиатры получили возможность бесконтрольно действовать в сфере своей компетенции, медицинский диагноз превратился в вопрос политической конъюнктуры, а «лечение» стали использовать для устранения нежелательных власти элементов.
Официально программа Т4 была закрыта в августе 1941 года. К этому времени она уже перестала быть тайной внутри страны, а за рубежом вызвала значительное общественное осуждение, что в условиях информационной войны давало противникам Германии хороший материал для антифашистской пропаганды.
Но формальное закрытие государственной централизованной программы Т4 совсем не означало прекращение физического уничтожения душевнобольных, социопатов и инакомыслящих. Механизм был запущен, а методика и контроль за ее осуществлением отработаны.
Дальнейшей очисткой немецкого общества от нежелательных и антиобщественных элементов теперь занимались на местах. Руководителям медицинских учреждений, которые в большинстве своем уже состояли в национал-социалистической партии, спускался план по смертности среди вверенных им больных. Выполнение плана строго контролировалось.
Точных данных о том, сколько жителей Германии было подвергнуто эвтаназии с 1941 по 1945 год, нет. В различных источниках их число колеблется от ста тысяч до миллиона человек.
В лесу под Лотошино
Опыт программы Т4 нашел применение на оккупированных немцами территориях. Не остались без работы и «специалисты». Газовые камеры и крематории были оперативно смонтированы и запущены в лагерях смерти, куда свозились те, кто подпадал под «окончательное решение»: евреи, цыгане, поляки, русские…
Но первыми на захваченных территориях безальтернативно уничтожались обитатели психиатрических больниц, интернатов, детских домов и богаделен. Те, кто не мог стать даже временной рабочей силой для фашистской Германии. Нередко пациенты уничтожались вместе с персоналом.
Жертвы обстоятельств Что заставляло обычных немцев безжалостно истреблять другие народы
На чем основывалась мораль нацизма? Что испытывали фашистские преступники, когда им приходилось уничтожать множество ни в чем не повинных людей? Действительно ли они «жертвы обстоятельств», просто выполнявшие свою работу в сложившейся системе? Ответы на эти вопросы ищет историк Вольфганг Билас (Wolfgang Bilas) в своей статье, опубликованной в журнале Studies on the Holocaust.
Истинная природа человека
Большинство немцев в период правления Гитлера так или иначе поддерживали нацизм — они либо разделяли эту идеологию, либо продолжали исполнять свои вроде бы безобидные профессиональные неполитические обязанности. Даже испытывая безразличие к идеологической части нацизма, они с энтузиазмом приветствовали сложившийся статус-кво.
То, насколько эти люди верили в свою добрую волю, противоречит здравому смыслу. Не только те, кто верили в нацистское мировоззрение, но и «клерки-убийцы», и политически индифферентные немцы, совершавшие преступления против человечности, считали, что действовали правильно, в соответствии с требованиями ситуации и моральным долгом.
Основа нацистской идеологии — искоренение «низших» форм жизни. Нацистская расовая мораль сама была идеологической конструкцией, касающейся практически всего — истории, законов природы, биологии. Расово индифферентная буржуазная христианская мораль была объявлена виновником ослабления «национального организма».
С одной стороны, этика нацистов разительно отличалась от традиционного гуманизма, с другой стороны — они пытались поддерживать некоторые гуманистические ценности, такие как человеческое достоинство, благотворительность и принцип «на добро отвечай добром» — разумеется, прежде всего в отношении нордической расы. Третий рейх стремился к «освобождению» гуманизма от оков «неправильного» расового мышления и обосновывал это «научно», биологически.
После крушения гитлеровского режима нацистские преступники пытались оправдаться «промыванием мозгов», пропагандой и приказами вышестоящего начальства. Они указывали на то, что их индифферентное отношение к политике и личная наивность не позволили им распознать преступную сущность нацистской системы. Они представляли себя жертвами обстоятельств, причем особенно отмечали свою надежность, трудолюбие и дисциплину, хотя, скорее всего, в общих чертах понимали, что творили.
Неправильно, впрочем, считать их патологическими убийцами и маньяками — настоящих извергов среди тех, кого позже признали нацистскими преступниками, было немного. Некоторые действительно руководствовались принципами социал-дарвинизма, другие просто не подвергали сомнению приказы начальства. Встречались и такие, кому было абсолютно наплевать на идеологию, они лишь воспользовались обстоятельствами для продвижения по службе.
Несомненно, холокост был абсолютным злом, но был ли он результатом деятельности чудовищных злодеев? Узники Освенцима действительно запомнили их такими: «Они кричали с пеной у рта. Их глаза горели жаждой крови. Я никогда не сталкивался ни с кем, кто бы настолько хотел убивать». Все это напрямую противоречит картине, которую рисовали сами нацистские преступники.
Субстанциалистский подход к этой проблеме заключается в том, что эти люди, освобожденные от любых культурных напластований, продемонстрировали истинную природу человека: эгоцентричную и неэтичную. Они показали, насколько ненадежны все моральные установки, выработанные человечеством.
Расовая гигиена
Расовая этика настолько успешно заместила в Третьем рейхе буржуазную христианскую систему ценностей, что у нацистов не возникало никаких моральных проблем. Они не считали свои действия предосудительными. И никто так не считал. То есть преступные деяния оправдывались не только государственными законами, но и общественной моралью. Погромы, грабежи, унижения, избиения и даже убийства — все это не вызывало мук совести, если речь шла о представителях «низших» рас. Согласно доминирующей идеологии, они не были достойны жизни вообще.
Нацистские активисты признавали, что далеко не все немцы смогли отринуть «слабую и устаревшую» христианскую мораль. Это прощалось — пока те не начинали открыто оспаривать «окончательное решение еврейского вопроса». Однако подобное поведение — например, выражение сочувствия друзьям-евреям — считалось слабостью, промежуточной стадией на пути к полноценному «расовому сознанию».
Новый же человек, политический боец расовой войны, должен был полностью принять нацистскую мораль и быть безжалостным к врагам и «неполноценным», лично принимая участие в их уничтожении. И многие такие бойцы искренне гордились своими поступками.
Идеологи нацизма не изобрели деление людей на «нас» и «их», но, несомненно, привнесли в эту концепцию много нового. Они опирались на давно укоренившийся в общественном сознании антисемитский дискурс со всеми его стереотипами и предрассудками. Все, что оставалось сделать нацистам, — это превратить его в государственную политику. Для «очищения» страны и мира в целом солдату расовой войны требовалось новое сознание, а для такого сознания только нордическая раса могла быть носителем морали.
Немцам внушали, что евреи — опасный подвид человека, ослабляющий германский народ и угрожающий самому существованию сильной нации. Неудивительно, что, согласно моральному кодексу немецких врачей, не к каждому пациенту следовало относиться одинаково — надо было заботиться только о «расово здоровых» немцах. Пропаганда представляла медика как «героического солдата биологической войны».
Стигматизация евреев
Нацисты успешно внедрили в сознание граждан мысль о том, что принадлежность к арийской расе важнее, чем принадлежность к роду человеческому. Многие в то время перестали вообще считать евреев людьми, другие приняли эти установки как оправдание служения режиму. Те же, кто были не согласны с ними, не предприняли никаких действий, оправдывая это особыми обстоятельствами и высоким риском.
В целом немцы считали, что из-за евреев им грозит вымирание, и, соответственно, свои действия расценивали как превентивные. Антисемитская идеология не только бичевала еврейскую мораль, но и говорила об особых физических чертах еврейских «преступников и извращенцев». Газета Der Stürmer писала, что «отвратительный еврейский череп» и «дьявольская гримаса под маской невинности» стоят за всеми грехами. На лицо представителя этой национальности «нельзя было смотреть без рвотного рефлекса».
Но абстрактные обвинения вряд ли бы так повлияли на граждан Германии. Поэтому пропаганда представляла идеологически неподкованным, не интересующимся политикой немцам наглядные пособия, убедительную статистику и псевдонаучные данные, якобы свидетельствующие о еврейской угрозе.
Пропагандистский фильм Der Ewige Jude — яркий образец стигматизации «вечного жида». Это комбинация запоминающихся картинок, фраз и выглядящих правдоподобно «доказательств» еврейской угрозы. Ассимилированные евреи в фильме обвинялись в бесстыдном приспособлении к современной городской культуре, благодаря чему их теперь трудно отличать от немцев. Но, как утверждали авторы картины, внутренняя сущность евреев не изменилась: они все те же «паразиты, лгуны, клеветники и трусы».
В научной среде до сих пор обсуждается вопрос: имелись ли в нацистских стандартах фундаментальные отличия от ценностей Запада, был ли холокост извращением моральной топографии Европы или это лишь особая комбинация духовных ингредиентов, присущих Западу?
Систематическое и безжалостное унижение и убийство мужчин, женщин и детей только за то, что они — евреи, трудно понять. Хотя нацистская идеология провозглашала «унтерменшей» недостойными жизни, трудно поверить, что немцы, которым приходилось участвовать в уничтожении этих людей, делали это с энтузиазмом, без задней мысли.
После холокоста стало ясно, что гуманистические моральные установки нельзя принимать как данность. Сеть обоюдных моральных обязательств должна оберегаться как одно из величайших достижений человечества, она уязвима и подвергается постоянной опасности.
«Дети просили не убивать их» Пособники фашистов казнили тысячи советских граждан. КГБ охотился на них десятки лет
Сразу после победы в 1945 году советские спецслужбы начали охоту на пособников фашистов, работавших на оккупационную администрацию и части СС. По приказу немецкого начальства полицаи и каратели убивали мирных жителей — женщин, детей и стариков. Кто-то из них ушел вместе с немцами и затерялся в послевоенной Европе, кого-то предали полевому суду сразу после прихода Красной армии, а кто-то сумел вернуться к прежней жизни, но с выдуманными именами и биографиями. Некоторые из коллаборационистов настолько вжились в новые личности, что претендовали на военные награды как фронтовики и рассказывали школьникам о своих подвигах в борьбе с фашистами. Но каждый из них рано или поздно допускал просчет, который заканчивался судом и расстрелом. Историю многолетней охоты на пособников фашистов в СССР вспомнила «Лента.ру».
Отступники из «Синей книги»
Основной период охоты на коллаборационистов, которую вели сотрудники органов безопасности СССР, длился вплоть до 80-х годов XX века. Поисками приспешников нацистов вначале занимался Смерш — легендарное управление советской военной контрразведки, с 1946 года — Министерство государственной безопасности (МГБ), а после 1954 года — КГБ.
Материалы по теме
«Идиоты не имеют права на существование»
«Милицейский пост — это тоже фронт»
Тщательной проверке подвергались репатрианты — возвращавшиеся после войны из зарубежья граждане СССР, а среди местного населения особое внимание уделялось жителям бывшей в фашистской оккупации западной части страны, людям с нестыковками в документах или биографии, а также тем, кто категорически не хотел делиться воспоминаниями о военном времени.
В помощь разыскным подразделениям в 1952 году был составлен «Сборник справочных материалов об органах германской разведки, действовавших против СССР в период Великой Отечественной войны 1941-1945 годов», больше известный как «Синяя книга». В ней содержалась ценнейшая информация обо всех предателях.
Пособники нацистов были разделены на две категории — пассивных и активных. К первой относились те, кто в силу обстоятельств сотрудничал с фашистами, но не принимал участия в расправах: уборщицы, водители, повара, переводчики, разнорабочие, механики и рядовые полицаи.
Некоторые представители этих категорий (в основном невоеннообязанные) даже освобождались от ответственности. При этом их все равно ставили на особый учет, они находились под пристальным вниманием сотрудников органов безопасности и не могли продвигаться по службе.
Коллаборационисты в основном работали на стройках, восстанавливая разрушенные во время войны здания и занимаясь подсобным хозяйством.
После 1955 года все они попали под амнистию и были освобождены в связи с указом Президиума Верховного Совета (ВС) СССР от 17 сентября 1955 года «Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941-1945 годов».
«Дети просили карателей не убивать их»
Совсем другая кара ожидала активных коллаборационистов — палачей, карателей, полицаев и их начальников, которые непосредственно участвовали в расправах с солдатами и мирными жителями. К той же категории относились сельские старосты, помогавшие нацистам в поисках партизан и военнослужащих.
Таких предателей в лучшем случае ожидал длительный тюремный срок, а в худшем — смертная казнь. И именно их поимку советские спецслужбы считали своей первостепенной задачей, ведь преступления коллаборационистов не имели срока давности. Но задача оказалась непростой: многие палачи и каратели пытались выдать себя за пассивных пособников нацистов, скрывая участие в многочисленных расправах.
Пример тому — история зондеркоманды СС «10-а», среди участников которой были и советские граждане. В 1941-1943 годах фашистское формирование под командованием оберштурмбаннфюрера СС Курта Кристмана уничтожило более семи тысяч жителей Краснодарского края — их вешали или умерщвляли в газенвагенах палачи, рекрутированные из местных жителей.
Первый процесс над пособниками фашистов из «10-а», которая в 1943 году была переименована в «Кавказскую роту», состоялся в том же 1943 году: восьмерых казнили, еще двое получили по 20 лет лагерей. Еще девятерых коллаборационистов искали долгие 20 лет.
Среди задержанных оказался Валентин Скрипкин, который в довоенное время был талантливым футболистом. Правда, болельщики поддерживали Скрипкина лишь до тех пор, пока не увидели своего кумира в белой повязке с надписью Polizei.
Переметнувшись на сторону фашистов, Скрипкин участвовал во множестве карательных операций, а потом с удовольствием потрошил чемоданы расстрелянных или умерщвленных в газенвагенах. Предатель вспоминал, что особенно его обрадовали найденные однажды детские распашонки, которые он отправил жене в Таганрог.
После войны Скрипкин прятался десять лет — до 1955 года, а потом услышал об амнистии и решил легализоваться. Он вернулся в Таганрог и устроился на хлебокомбинат. Но в начале 60-х годов чекисты вычислили преступника и задержали его. По результатам собранных к тому времени доказательств его вины Скрипкин был приговорен к расстрелу.
Со временем его участь разделили и другие полицаи из «10-а», сумевшие легализоваться и неплохо устроиться. Николай Жирухин работал учителем труда, Андрей Сухов был признан ветераном войны и поступил на службу в военизированную охрану, а Валериана Сургуладзе задержали на его собственной свадьбе.
Весь путь зондеркоманды СС «10-а», позднее «Кавказской роты», обагрен человеческой кровью, омыт слезами женщин и детей, сопровождался криками истязаемых и плачем маленьких детей, просящих карателей не убивать их.
Дело кровавого Графа
Младший сержант Александр Строганов перешел на сторону фашистов в 1942 году — попал в плен, оказался в лагере для военнопленных в деревне Выра Гатчинского района и там дал согласие на сотрудничество с немцами. Строганов был зачислен в карательный отряд германского контрразведывательного органа ГФП-520, которым руководил еще один предатель по фамилии Иванов, сменивший ее на Берг и выдававший себя за князя.
Пользуясь благородной фамилией, Александр настаивал на своем родстве с династией промышленников и помещиков Строгановых, за что и получил кличку Граф. Вскоре он вместе с такими же предателями вступил в ГФП-520 и стал под видом партизана колесить по деревням.
Пособники фашистов старательно входили в образ: один из карателей носил фуражку пограничника, второй — моряцкую тельняшку, а главарь Иванов-Берг ходил в форме красноармейского командира, которую снял с убитого.
Если такие находились, каратели накидывали им на шеи петли, прогоняли по улицам и вешали на деревьях. Некоторых перед смертью зверски пытали, не щадя даже подростков. Жертвами карателей, среди прочих, стали участники группы партизан под руководством коммуниста Павла Носова: они перестали выходить на связь в 1942 году и считались пропавшими без вести.
Как выяснилось позже, Носов со своими бойцами совершил роковую ошибку, приняв карателей во главе с Ивановым-Бергом за бойцов Красной армии. В итоге партизан вычислили и расстреляли.
После войны Строганов сначала бежал в Германию, а затем перебрался в Австрию. Его пособники прикинулись пассивными коллаборационистами и попали под амнистию. Чекисты безуспешно искали Графа вплоть до 1957 года, когда он сам, прослышав об амнистии, не решил вернуться домой в Подмосковье — к жене и дочери.
О своих «подвигах» предатель умолчал: он выдал себя за пленного, которого увезли в Германию и заставили там работать на заводе. Но долго в Подмосковье Строганов не задержался — вскоре расстался с женой и переехал в Армавир. Неизвестно, как сложилась бы его жизнь дальше, но тут в дело вмешалась бывшая разведчица по имени Нина.
Во время войны ее группу поймали фашисты из ГФП-520.
Позже Нина везде сопровождала своего покровителя и присутствовала при многих казнях. Она хорошо помнила зверства, которые творил Строганов, и указала чекистам место захоронения группы партизан Носова.
Одновременно сотрудники КГБ повторно допросили осужденных участников ГФП-520 — и те сразу же стали «топить» бывших подельников. Благодаря их показаниям, собранным доказательствам и воле случая удалось задержать пятерых приспешников Строганова.
А вскоре настал черед и самого Графа, которого вызвали для дачи показаний в Ленинград: дело вело городское управление КГБ. Оказавшись на допросе, Строганов сначала признал, что был военнопленным в Выре, а после рассказал и о своем преступном прошлом.
Я хочу заявить, что служил в карательном отряде, которым командовал Берг-Иванов. Я назвался тогда графом, зная, что в царской России были такие. Надеялся получить от оккупантов какие-нибудь блага, но кроме почитания от других карателей ничего не добился. Фашисты, конечно, знали, что никакой я не граф, но эту ложь поощряли, так как сами имели от этого какую-то выгоду
Удивительно, но после таких признаний Строганова отпустили в гостиницу — возможно, его раскаяние было настолько убедительным, что чекисты отмели мысль о возможном побеге предателя. Но Граф все же попытался сбежать — его задержали на окраине Ленинграда. Суд приговорил Строганова и двух его подельников к 15 годам лишения свободы. Еще двое бывших участников ГФП-520 получили высшую меру наказания — расстрел.
По следам Тоньки-пулеметчицы
История знает случаи, когда в годы Великой Отечественной войны на сторону врага переходили и советские женщины. Но по степени жестокости никто из них не мог сравниться с Антониной Макаровой по кличке Тонька-пулеметчица. За годы пособничества немцам Макарова расстреляла более 1,5 тысяч человек в селе Локоть Брянской области. Причем среди ее жертв были не только партизаны, но и женщины с детьми.
Макарова — жительница Подмосковья — в 20 лет добровольно пошла на фронт, почти сразу попала в плен к немцам и оказалась на Брянщине. Там фашисты отправили ее расстреливать пленников из пулемета «Максим», за каждый расстрел она получала 30 марок.
Незадолго до того, как в Локоть пришли советские войска, немцы отправили Макарову в концлагерь. После освобождения она придумала себе легенду, что была медсестрой на фронте, — это позволило ей обзавестись военным билетом и перебраться в Кенигсберг.
Вскоре она вышла замуж, взяла фамилию Гинзбург и вместе с мужем перебралась в белорусский город Лепель, где устроилась работать швеей. В свободное время Тонька-пулеметчица выступала перед школьниками и рассказывала о подвигах медсестер на войне.
Советские спецслужбы искали преступницу больше четверти века, причем поиски несколько раз приостанавливались. В 1965 году дело Тоньки положили на полку из-за поступившей информации, что в 1943 году Макарову якобы расстреляли после того, как она заразила фашистов венерической болезнью. Но спустя некоторое время выяснилось, что к пулеметчице расстрелянная женщина не имеет никакого отношения, и дело возобновили.
Поиски военной преступницы усложнял казус, связанный с ее фамилией. При рождении Тонька-пулеметчица была Антониной Макаровной Парфеновой, но в школе ее почему-то записали как Макарову — по имени отца. Эта ошибка пошла дальше, и Антонина Парфенова стала Макаровой и в паспорте, и в комсомольском билете. Ее родители ошибку почему-то не исправили. Из-за этого чекисты долгое время не могли найти родственников бывшей коллаборационистки.
Но и фамилия Макарова стала известна следствию только после задержания начальника локотской тюрьмы, который пролил свет на таинственную личность Тоньки-пулеметчицы. В ходе ее поисков были проверены 250 женщин — тезок и однофамилиц карательницы, причем к их опознанию привлекли уцелевших свидетелей расстрелов. Но на след преступницы выйти так и не удалось.
В 1976 году родственники Макаровой объявились сами: некий Парфенов обратился в органы за разрешением на выезд за границу. Изучив его анкету, чекисты обратили внимание на то, что у заявителя есть родная сестра Антонина Макарова. Вызванный на допрос Парфенов сообщил, где она живет.
По некоторым данным, одним из первых карательницу опознал ее бывший любовник — полицай, которого специально для этого этапировали из лагеря.
Тонька-пулеметчица призналась во всех преступлениях, рассчитывая на смягчение приговора. О содеянном преступница не сожалела: ее волновало лишь то, как она будет жить в Лепеле после возвращения из лагеря. Впрочем, эти волнения оказались напрасными: 20 ноября 1978 года суд вынес Антонине Макаровой смертный приговор, который был приведен в исполнение год спустя.
Макарова стала одной из трех женщин, расстрелянных в СССР в послесталинскую эпоху, наряду со спекулянткой Бертой Бородкиной по кличке Железная Белла и отравительницей Тамарой Иванютиной.
«Живые, отомстите за нас»
Молодежная подпольная организация «Молодая гвардия», в состав которой входило около ста юношей и девушек, была сформирована в 1942 году в оккупированном фашистами городе Краснодоне Ворошиловградской области Украинской ССР. Главной целью подпольщиков была борьба с немцами и помощь Красной армии.
В начале декабря 1942 года молодогвардейцам удалось поджечь «черную биржу» — здание, где хранились списки людей, которых фашисты планировали переправить в Германию в качестве рабской силы. Таким образом комсомольцы спасли около двух тысяч земляков.
Однако этим планам не суждено было сбыться из-за нелепого стечения обстоятельств. В самом начале 1943 года молодогвардейцы напали на телегу с новогодними подарками для фашистов.
Двое молодогвардейцев — Виктор Третьякевич и Евгений Мошков — попытались продать добычу на местном рынке, но попались немцам. Те не сразу поняли, кто оказался у них в руках, и после допроса решили выпороть задержанных и отпустить.
Но тут в дело вмешался тайный фашистский осведомитель, местный житель Василий Громов — задержанные приходились приятелями его пасынку Геннадию Почепцову, участнику «Молодой гвардии». Громов без труда расколол Почепцова — тот выложил отчиму все, что знал о подпольщиках, назвав почти все их имена.
Эту информацию Громов донес фашистам. В Краснодоне начались массовые аресты: молодогвардейцев ловили и доставляли в полицию, где пытали — выкручивали руки, вырезали на лице и теле звезды, выкалывали глаза, отрезали уши, загоняли иголки под ногти.
В полиции стоял сплошной стон, так как в течение всего допроса арестованных били. Они теряли сознание, но их приводили в чувство и снова избивали. Мне самому порой было жутко смотреть на эти мучения
Ожидая казни в камерах, измученные молодогвардейцы писали послания на стенах. Одно из них гласило: «Живые, отомстите за нас». Во второй половине января — начале февраля были расстреляны 57 участников «Молодой гвардии». Тела 43 из них были сброшены в 58-метровую шахту. Некоторые из них в тот момент были еще живы.
Тогда перед судом предстали Кулешов, Громов и Почепцов, которых приговорили к смертной казни.
Однако в ходе расследования было установлено, что в расправах над партизанами участвовали около 70 человек, в том числе краснодонцы, которые бежали из города перед приходом Красной армии. Всех фашистов, причастных к казням, советские спецслужбы нашли в 1945 году в лагерях для военнопленных, они получили от 15 до 25 лет лишения свободы.
И такой же срок — 15 лет за решеткой — едва не получил полицай Василий Подтынный, активный участник издевательств над молодогвардейцами. Сотрудники госбезопасности искали его около 16 лет, а Подтынный ближе к концу войны сумел подделать документы и примкнуть к Красной армии.
После 1945 года он осел в Сталинской области (ныне территория Украины и ДНР), работал в совхозе, со временем стал председателем, женился и завел детей. Предатель уже уверился в своей безнаказанности, но в 1959 году в его совхоз для закупки скота прибыла делегация из Краснодонского района, и один из прибывших узнал в председателе совхоза мучителя молодогвардейцев.
Подтынного арестовали. Благодаря его показаниям был реабилитирован партизан Виктор Третьякевич, который до той поры считался предателем. По первому приговору Подтынный получил 15 лет лагерей, но позже его дело было пересмотрено с формулировкой:
«Суд не учел тех обстоятельств, что осужденный, будучи офицером Советской армии, изменил Родине и добровольно поступил в карательные органы немецких оккупантов».
Подтынного приговорили к расстрелу, который привели в исполнение в 1960 году.
После освобождения города перебежчик ушел с немцами и даже поступил на службу в вермахт. Позже, в Молдавии, каратель попал в советский плен, но сумел всех обмануть и убедить в своей невиновности.
Мельников поступил на службу в одно из пулеметных подразделений Красной армии, был ранен в бою и получил медаль «За отвагу». А после войны бывший палач обосновался в Одесской области, стал колхозником и был немало удивлен, когда на пороге его дома появились чекисты, которым все же удалось его разоблачить. Мельникова казнили в начале апреля 1966 года в Киеве.
«Согнанные в сарай женщины и дети были расстреляны»
22 марта 1943 году в Белорусской ССР произошла страшная трагедия: силами карателей из 118-го батальона шуцманшафта и батальона СС «Дирлевангер» были сожжены и расстреляны 149 жителей деревни Хатынь, в том числе 75 детей. Поводом для расправы стало то, что в деревне ночевали партизаны из отряда Василия Воронянского, известного как дядя Вася.
22 марта партизаны обстреляли карателей из 118-го батальона и убили шеф-командира Ганса Вильке. В отместку фашисты решили сжечь всех жителей Хатыни, обвинив их в пособничестве партизанам. Помимо немцев в состав 118-го батальона входили и коллаборационисты, 13 из которых в 1961 году приговорили к смертной казни.
А вот начальнику штаба Григорию Васюре и командиру взвода Василию Мелешко, принимавшим активное участие в уничтожении жителей Хатыни, поначалу удалось уйти от правосудия.
Младший лейтенант Мелешко попал в плен в первый день войны 22 июня 1941 года и, оказавшись в концлагере, сразу же согласился сотрудничать с немцами. В составе 118-го батальона шуцманшафта Мелешко был переброшен в Белоруссию для борьбы с партизанами.
Помимо расправы в Хатыни каратель не раз участвовал в расстреле мирных жителей. Так, при непосредственном участии Мелешко была учинена расправа над жителями деревни Осови, подобная той, что была в Хатыни. В результате погибли 78 человек.
Для этого они сформировали 2-й украинский батальон имени Тараса Шевченко, который позже включили в состав Французского иностранного легиона. Вернувшись из-за рубежа, Мелешко пытался скрыть свою службу у фашистов, но был арестован.
Однако самые кровавые факты биографии перебежчика от чекистов ускользнули: в 1949 году Мелешко получил 25 лет тюрьмы, отсидел шесть лет и освободился по амнистии. После этого он поселился на хуторе в Ростовской области и стал главным агрономом.
В 70-х годах размещенную в газете фотографию агронома Мелешко случайно увидел один из выживших жителей Хатыни. Признав в передовике производства палача, свидетель поспешил в органы. Мелешко арестовали и в 1974 году заново судили, приговорив к смертной казни. Каратель до последнего отрицал свое участие в расстреле жертв.
Григорий Васюра тоже успел отсидеть после войны и после амнистии поселился в Киевской области. Несмотря на свое прошлое, Васюре удалось сделать неплохую карьеру и выбиться в председатели крупного совхоза. Каратель строил из себя невинную жертву советского режима и убеждал всех, что отсидел лишь потому, что побывал в плену. Так же как «героическая медсестра» Макарова, Васюра не раз выступал перед школьниками с рассказами о войне.
Палача в итоге сгубили жадность и наглость: в 1985 году он прослышал, что в связи с грядущим 40-летием Великой Победы всем ветеранам дают ордена Отечественной войны II степени, и подал прошение. Изучая биографию потенциального орденоносца, чекисты обратили внимание на существенные нестыковки: к примеру, во время войны «ветеран» числился пропавшим без вести.
Спецслужбам стоило огромного труда доказать причастность Васюры к карательным операциям в Белоруссии — свою роль сыграли показания Мелешко, которые он дал перед расстрелом. Кроме того, выяснилось, что Васюра также был карателем в Бабьем Яре, где погибли больше ста тысяч человек.
Присутствующие на судебных слушаниях свидетели зверств Васюры хотели линчевать карателя, причастность которого к гибели 360 человек следствию доказать удалось. 72-летний Васюра был расстрелян в октябре 1987 года, став последним казненным хатынским палачом.