Промышленники поморы что открыли

Открытия русских поморов

Многие века Россия оставалась почти полностью отрезанной от морей: у страны был единственный выход лишь к северному Белому морю. Но суровые природные условия не мешали смелым мореходам — русским поморам — совершать дерзкие путешествия к далеким приполярным островам и землям.

Еще в XII в. на берегах Белого моря появились первые русские люди — новгородцы. Леса этого северного края были богаты пушным зверьем, а море изобиловало рыбой и морскими животными. Особенно ценной добычей считались моржи — в ход шли и шкуры, и мясо, и клыки. Но кроме промысла новгородцами двигало, конечно, и вечное человеческое стремление исследовать неизведанные земли.

Поморы добывали белых медведей, тюленей, моржей, оленей, китов, ловили рыбу, собирали гагачий пух

Постепенно на побережье рядом с жилищами коренных жителей, карелов и саамов, начали строиться русские селения, жителей которых позже назвали поморами — «живущими по морю», а весь этот край Поморским берегом. С XII по XV в. побережье Белого моря было колонией Великого Новгорода, хотя сюда потянулись свободолюбивые люди и из других русских земель. Со временем поморы стали не только охотниками, рыболовами и добытчиками морского зверя, но и искусными корабелами.

Поморы выходили в море на деревянных ладьях, карбасах, шняках, но самыми лучшими судами были кочи, специально предназначенные для долгих плаваний и не боявшиеся льдов. Конструкция этих маленьких парусных суденышек совершенствовалась веками. Деревянный корпус коча имел особую округлую форму, которая успешно выдерживала ледовое сжатие, а простые прямые паруса позволяли поморскому кораблю лавировать по ветру и против него не хуже многомачтовых фрегатов. За века поморские мореходы накопили огромный опыт плаваний и по чистой воде, и среди льдов. Они знали компас, который называли «маточкой». От отца к сыну передавались рукописные лоции и карты.

Обычно кочи были одномачтовыми, однако иной раз поморы строили суда с двумя мачтами

Первые плавания поморы совершали вдоль берегов. В лоции они записывали подходящие для стоянок бухты и другие приметные места, сведения о течениях и ветрах, состоянии льдов. В конце концов, обогнув Кольский полуостров, русские мореходы добрались до северных берегов Скандинавии. Довольно далеко от них, еще севернее, лежали острова архипелага Шпицберген, но и сюда во второй половине XV в. поморы разведали путь, отважившись на плавание среди льдов. На скалистых берегах Шпицбергена, изрезанных фьордами и большей частью покрытых ледниками, они не раз оставались на зимовки, дожидаясь благоприятных условий для возвращения на родину с промысловой добычей. Сами поморы называли Шпицберген Грумантом. Уже в XX в. археологи обнаружили на этих полярных островах следы поморских домов и деревянные предметы, на которых вырезаны имена поморов-первопроходцев.

Оставив позади мыс Канин Нос, поморские кочи выходили из Белого в Баренцево море. К XVI в. поморским кормщикам была известна Новая Земля, за которой начиналось Карское море, они открыли полуостров Ямал и Обскую губу. Таким образом, именно мореходы-поморы стали первыми исследователями Северного Ледовитого океана. А их судостроительный опыт пригодился потом многим. Например, первыми кораблями, прошедшими в середине XVII в. проливом между Азией и Америкой, были кочи.

Источник

Сквозь льды и шторма: как поморы осваивали Северный морской путь

Пройти из Европы в Азию кратчайшим путем — об этом мечтали поколения купцов и военных, авантюристов-путешественников и прагматичных политиков, королей и миссионеров… Но кратчайший путь оказался и труднейшим: льды, шторма, пронизывающие ветры, полярная ночь… А может быть, его вовсе не существует — этого пути. Благодаря мужеству русских поморов мир узнал, что можно успешно плавать среди полярных льдов. А первым капитаном, чье судно прошло между Евразией и Америкой, стал Семен Дежнёв, освоивший мореходное искусство на старых поморских путях.

Как русский толмач Папу Римского просвещал

В 1525 году русский дипломат, богослов, ученый и переводчик Дмитрий Герасимов приехал в Ватикан с посольством от великого князя Московского Василия III. Принимая у себя северного гостя, Папа Римский Климент VII рассказывал ему о таинственных гиперборейских землях, где человеку не выжить, и уж совершать туда морские путешествия точно невозможно. На что русский дипломат ответил, что русские поморы давно уже ходят там, «где невозможно», на кочах и шняках — спускаются по Северной Двине до моря и далее, держась правого берега, доходят до Оби.

Откуда русский посол знал то, о чем не догадывались просвещенные европейцы? Это сегодня мореходы всего мира в курсе, что если из порта Мурманска двинуться на запад, то путь через Суэцкий канал, допустим, до порта Иокогамы (Япония) составит 12 840 морских миль, а Северным морским путем, по Баренцевому, Карскому, Лаптевых, Восточно-Сибирскому, Чукотскому морям и Тихому океану до того же японского порта добираться будет более чем вдвое короче — всего 5770 морских миль (1 морская миля = 1,852 км).

Дело в том, что дипломат сам бывал на северах и видел там все своими глазами. В 1496 великий князь Василий III направил Герасимова в Данию кружным путем через Белое и Баренцево моря. Во время поездки тот познакомился с поморскими мореплавателями, услышал их рассказы о промыслах, о дальних морских путешествиях за рыбьим зубом, за морским зайцем, за сельдью и пушниной, и понял, что северное побережье в восточном направлении проходимо, если, конечно, с умом за дело взяться…

Как поморы появились и норвежцев потеснили

Наши вышли к берегам Северного Ледовитого океана в XI веке. И с берегов сразу двинулись на воду, потому что океан кормил, давал заработок и служил главной дорогой. Переселенцы освоили сперва Белое море, потом вышли в Баренцево и год за годом продвигались все дальше.

По свидетельству новгородского летописца, в 1032 году новгородский князь Улеб ходил в поход за «железные ворота». Многие из его соратников в том походе погибли, и мало их возвратилось. Нам в данном случае интересно, что за ворота? На Русском Севере есть три пролива с подобным названием: два — в Белом море, третий — между островами Вайгач и Новая Земля. Скорее всего, речь в летописи идет о последнем. То есть уже в XI веке новгородцы знали, как проходить морскими «железными воротами» в довольно высоких северных широтах.

К XIII веку русские переселенцы, ассимилировавшие карелов, коми и лопырей, стали называться поморами. Основными их занятиями были рыболовство, охота на тюленей, моржей, китов, белых медведей. Но совершенно свободными поморы себя в северных морях не чувствовали: норманны-викинги, которые прежде господствовали в западных арктических водах, не слишком-то обрадовались появлению новых мощных конкурентов. Норвежцы продолжали ходить на своих кораблях на восток, промышлять у берегов Белого и Баренцева морей, наши, в свою очередь, заплывали в их земли, и встречи мореходов далеко не всегда были мирными. Свидетельства тому сохранились в норвежских источниках. В 1316 году двиняне ходили в военный поход на Мурман (Северная Норвегия), а в 1323 году — на Хологаланд (самая северная провинция Норвегии). В свою очередь, норвежский отряд из пятисот воинов в 1419 году ограбил и разорил селения в устьях Варзуги, Онеги и Северной Двины.

Однако поморы упорно отстаивали свое право на промысел в Северном Ледовитом океане. Известно, что в XV веке они ходили в далекие морские походы к Груманту (Шпицбергену), острову Медвежьему и на Новую Землю. Наверняка такие походы совершались и раньше, просто упоминания о них не сохранились в источниках.

Тесная связь поморов с Норвегией привели даже к образованию в XVII веке особого «торгового» языка русьнорг (руссенорск), половину слов в котором составляли поморские, а половину — норвежские. Русьнорг был в ходу долго, а исчез только в XX веке, когда советская власть закрыла государственные границы и поморы более уже не могли торговать с норвежцами.

Как соболя поманили поморов на восток

Движение поморов вдоль северного побережья все дальше на восток диктовалось в первую очередь потребностями главного промысла Русского Севера — добычей пушнины. Если вначале казалось, что пушного зверя в северных лесах несметное количество, то за столетия белок, норок и соболей основательно «проредили», промыслового зверя поубавилось. А вот зверобои, которые не боялись рисковать и добирались «короткими перебежками» вдоль морского берега с заходом в устья рек до дальних восточных областей и даже заглядывали за Уральскую гряду, возвращались в Поморье с такой богатой пушной добычей и рассказывали о таких несметных сокровищах, что их товарищам иной мотивации не требовалось — уже не пугали ни шторма, ни ветра, ни льды. Возможность заработать и любопытство брали верх над осторожностью. Таким образом, поморы все активнее осваивали Крайний Север, прокладывая километр за километром бесконечный Северный морской путь.

В 1609 году в Москве была составлена карта Севера России и Сибири, на которой довольно точно нанесены устья Енисея, Пясины и берега Гыданского полуострова. Это свидетельствует о том, что поморским мореходам названные места уже в XVI веке были хорошо знакомы.

Весной 1610 года северодвинцы во главе с Кондратием Курочкиным и Осипом Шепуновым на судах, построенных под Туруханском, вышли к устью Енисея, намереваясь пройти дальше морем на восток.

Отряд под командой Якова Семенова, посланный в 1647 году в поход из устья реки Хеты, совершил морское путешествие от Хеты к устью Анабара. Совершая плавания по Хатангскому заливу и морю Лаптевых, мореходы узнали об острове, богатом «заморным зубом» (не путать с «рыбьим зубом» — моржовым клыком; «заморным зубом» называли мамонтовые бивни). На этом острове Семенов действительно нашел огромные скопления бивней мамонта. Гораздо позже, уже в начале ХХ века, полярный исследователь и енисейский промышленник Н. А. Бегичев заново «открыл» этот и соседний острова, которые потом получили его имя — остров Большой Бегичев и остров Малый Бегичев. На одном из них исследователь обнаружил развалины древней избы, в которой нашел шахматы, а под истлевшим полом — пять стрелецких секир, свидетельства того, что русские люди посещали эти места с первых лет открытия пути на Анабар.

Как англичане хотели поморскую Мангазею к рукам прибрать

В 1478 году Поморье вошло в состав Великого княжества Московского. Теперь к частным интересам поморских промысловиков добавились интересы государства: великому московскому князю тоже захотелось приобщиться к богатствам северного края. XVI–XVII века стали временем, когда Москва, двигаясь на восток, с помощью поморов осваивала холодные сибирские берега и, двигаясь на запад, торговала с Европой через северные моря.

Англичанин Ричард Хаклит в своем труде «Книга путешествий», написанном в 1598 году, свидетельствует, что русские моряки, заинтересованные в установлении морских сношений с Норвегией через Белое море и Мурманский берег, огибали на небольших ладьях северные берега Скандинавии и хорошо знали Нордкап, который называли «Мурманский нос». Кроме того, Хаклит приводит воспоминания английского путешественника Стивена Бэрроу. В 1556 году тот был с экспедицией в северных российских землях, и местные подробно рассказали ему, как добраться до устья Оби. Англичанин видел в Баренцевом море множество русских судов, которые свободно курсировали вдоль берегов.

В 1553 году из Лондона вышли три корабля — все с той же целью, в поисках прохода по Северному океану на восток. Два судна под руководством Хью Уиллоби попали в туман, сбились с курса, дошли до Новой Земли, развернулись и встали на зимовку у Мурманского берега. Третий корабль под началом Ричарда Ченслера сумел добраться до устья Северной Двины. Итогом этой экспедиции стал торговый договор между Англией и Россией. По этому договору Англия получала монополию на торговлю с Россией. Эта монополия просуществовала до 1698 года.

В XVI веке поморы ходили в Обскую губу через ямальский волок. В конце XVI века на правом берегу реки Лососевой, позже сменившей название на Мангазейку, в месте впадения ее в реку Таз появилась торговая фактория, из которой позже выросла знаменитая «златокипящая» Мангазея — город промысловиков и купцов, опорный пункт для продвижения русских вглубь Сибири, центр сбора ясака, место, где сибирская пушнина продавалась и покупалась ежедневно десятками и сотнями тысяч шкурок.

Был момент, когда Мангазеей сильно заинтересовались англичане. В 1612 году, когда поляки и шведы рвали Московское государство на куски и центральная власть в Москве практически отсутствовала, английское правительство «подсуетилось» и разработало план установления своего протектората в Мангазее и на сопредельных территориях. Фактически — план захвата русских земель.

Для начала англичане крепко вложились в сибирский торговый город, в результате чего британские купцы получили право на монопольную торговлю с Мангазеей и вывоз мехов морским путем. Далее, когда поморы пересекли по реке Мутной полуостров Ямал и вышли в Обскую губу, наладив, таким образом, морской путь из Архангельска до Мангазеи, выяснилось, что у англичан уже основана своя фактория на реке Таз. Торговали британцы бойко, обороты росли как на дрожжах, богатела и сама Мангазея, и местные сибирские воеводы. Не оставались в стороне и поморы — они блюли свою выгоду…

Историк С. В. Бахрушин в своих научных трудах приводит имена поморских мореходов, которые ежегодно ходили в «златокипящую государеву вотчину»: Мотька Кирилов — «по морю староход и знатец», пинежанин Микитка Стахеев Мохнатка, которому «морской ход за обычай» и который «морем идти знает», знаменитый пинежанин Левка Плехан (Лев Иванович Шубин), который упоминается в числе ходивших в Мангазею морем еще в царствование Бориса Годунова. В документах 1633 года назван и его сын Клементий Плеханов.

Как голландцы тоже северный путь искали

Северный морской путь пытались освоить и голландцы. В конце XVI века путь, по которому из Индии в Европу попадали дорогостоящие специи, контролировали испанцы и португальцы, поэтому Голландия логично хотела найти альтернативный маршрут для своих торговых судов. В 1565 году Оливье Брюнель прошел арктическими водами и достиг устья Северной Двины. В 1577–1578 году другой голландец Ян фан де Балле привел первый голландский корабль к Николо-Корельскому монастырю. За ним потянулись и другие суда. В 1584 году Брюнель хотел на построенных Строгановыми морских кораблях, обогнув Сибирь, достичь Китая, но льды помешали экспедиции.

В конце XVI века еще один голландец Виллем Баренц — тот самый, в честь которого назвали Баренцево море, — веривший в существование «свободного ото льда пути» через Ледовитый океан, предпринял три экспедиции в арктические моря. В книге Геррита де Фера, изданной в Амстердаме в 1598 году, описывается встреча голландских мореплавателей с поморами: «Видели на дороге промышленников российских и осведомлялись у них о дороге неоднократно, покупая от них притом съестные припасы».

Во время третьей арктической экспедиции Баренц «открыл» архипелаг Шпицберген, который на самом деле давным-давно был известен нашим поморам и на котором даже были их поселения. Кроме того, Баренц в очередной раз достиг Новой Земли, известной нашим поморам как Маточка, но судно его оказалось затертым во льдах. Он попробовал добраться до Кольского полуострова на шлюпках, но неудачно. Северный морской путь голландец так и не прошел.

Михаил Ломоносов о неудачах голландцев писал в своей работе «Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию»: «…хотя ж голландцы от таковых несчастливых предприятий весьма лишились надежды и больше к восточно-северной стороне намерений своих не простирали, однако из того не следует, чтобы их походами всему рачению и мужеству человеческому был предел положен. Явствует противное из неутомимых трудов нашего народа…»

Как помор и устюжанин доплыли до Тихого океана

После заката Мангазеи движение на восток северными морями приостановилось — русские осваивали Сибирь, двигаясь в основном по рекам и волокам. Но, исследуя новые земли, землепроходцы все более убеждались в том, что северный морской путь из Европы в Азию — реальность.

И вот настал рубежный 1648 год. Экспедиция Федота Попова и Семена Дежнёва вышла в Ледовитый океан, открыла пролив между Чукоткой и Аляской и доказала, что между Азией и Северной Америкой есть разделение. Дежнёв не был помором. Он родился на берегу Пинеги, в деревне Есиповской. Позднее переселился в Великий Устюг. Подростком ходил с отцом по морю в Соловецкий монастырь, потом на ладьях-кочах с товаром в устье Оби, в Мангазею, поэтому суровое море было ему знакомо.

А вот Федот Алексеевич Попов по прозвищу Колмогорец родом был из села Холмогоры, то есть являлся самым что ни на есть помором. И Дежнёв, и Попов, разумеется, использовали поморские лоции и карты. Навыки арктического плавания, сами суда, на которых мореходы двигались на восток, — все это наработки русских поморов, и без них никакого открытия не произошло бы.

А еще можно было бы сказать о том, как самый знамениты помор, Михаил Васильевич Ломоносов, убеждал российские власти, что Северный морской путь возможен, и что за ним — будущее. Но об этом подробнее рассказано в нашем материале «Как Ломоносов на Северный полюс собрался».

Источник

ОТКРЫТИЯ РУССКИХ ПОМОРОВ

Многие века Россия оставалась почти полностью отрезанной от морей: у страны был единственный выход лишь к северному Белому морю. Но суровые природные условия не мешали смелым мореходам — русским поморам — совершать дерзкие путешествия к далеким приполярным островам и землям.

Еще в XII в. на берегах Белого моря появились первые русские люди — новгородцы. Леса этого северного края были богаты пушным зверьем, а море изобиловало рыбой и морскими животными. Особенно ценной добычей считались моржи — в ход шли и шкуры, и мясо, и клыки. Но кроме промысла новгородцами двигало, конечно, и вечное человеческое стремление исследовать неизведанные земли.

Поморы добывали белых медведей, тюленей, моржей, оленей, китов, ловили рыбу, собирали гагачий пух

Постепенно на побережье рядом с жилищами коренных жителей, карелов и саамов, начали строиться русские селения, жителей которых позже назвали поморами — «живущими по морю», а весь этот край Поморским берегом. С XII по XV в. побережье Белого моря было колонией Великого Новгорода, хотя сюда потянулись свободолюбивые люди и из других русских земель. Со временем поморы стали не только охотниками, рыболовами и добытчиками морского зверя, но и искусными корабелами.

Поморы выходили в море на деревянных ладьях, карбасах, шняках, но самыми лучшими судами были кочи, специально предназначенные для долгих плаваний и не боявшиеся льдов. Конструкция этих маленьких парусных суденышек совершенствовалась веками. Деревянный корпус коча имел особую округлую форму, которая успешно выдерживала ледовое сжатие, а простые прямые паруса позволяли поморскому кораблю лавировать по ветру и против него не хуже многомачтовых фрегатов. За века поморские мореходы накопили огромный опыт плаваний и по чистой воде, и среди льдов. Они знали компас, который называли «маточкой». От отца к сыну передавались рукописные лоции и карты.

Обычно кочи были одномачтовыми, однако иной раз поморы строили суда с двумя мачтами

Первые плавания поморы совершали вдоль берегов. В лоции они записывали подходящие для стоянок бухты и другие приметные места, сведения о течениях и ветрах, состоянии льдов. В конце концов, обогнув Кольский полуостров, русские мореходы добрались до северных берегов Скандинавии. Довольно далеко от них, еще севернее, лежали острова архипелага Шпицберген, но и сюда во второй половине XV в. поморы разведали путь, отважившись на плавание среди льдов. На скалистых берегах Шпицбергена, изрезанных фьордами и большей частью покрытых ледниками, они не раз оставались на зимовки, дожидаясь благоприятных условий для возвращения на родину с промысловой добычей. Сами поморы называли Шпицберген Грумантом. Уже в XX в. археологи обнаружили на этих полярных островах следы поморских домов и деревянные предметы, на которых вырезаны имена поморов-первопроходцев.

Оставив позади мыс Канин Нос, поморские кочи выходили из Белого в Баренцево море. К XVI в. поморским кормщикам была известна Новая Земля, за которой начиналось Карское море, они открыли полуостров Ямал и Обскую губу. Таким образом, именно мореходы-поморы стали первыми исследователями Северного Ледовитого океана. А их судостроительный опыт пригодился потом многим. Например, первыми кораблями, прошедшими в середине XVII в. проливом между Азией и Америкой, были кочи.

Источник

Как прокормиться морем? — 10 главных промыслов поморов из славного прошлого

«У моря живем, морем кормимся», — говорят поморы, (этим словом называют жителей побережья Белого и Баренцева морей, а также рек Мезени, Печоры, Онеги и Северной Двины). Занятия, которыми поморы жили, которые их кормили, одевали и давали заработать, все так или иначе были связаны с морем — и даже земледелие, и даже горное дело. А что уж говорить о выварке соли-поморки или о битье морского зверя — исконных занятиях людей, живших на студеном побережье.

Солеварение

Этот промысел заслуженно стоит на первом месте, как важнейший для развития экономики Поморья. Почти семь веков Поморье было основным внутренним поставщиком соли в стране. Соль сегодня и соль «тогда» по своему значению, конечно, несопоставимы: до изобретения холодильников соль была главным консервантом, от нее зависели жизни людей: есть соль — нет голода. Поэтому она была так дорога и поэтому продажа «белого золота» помогала поморским солепромышленникам составить очень крупные капиталы, которые потом инвестировались в другие промыслы — и в рыбный, и в зверобойный, и в лесной…

Солеварение начало развиваться на северном побережье уже в XII веке. Соль варили из морской воды в «цренах» — четырехугольных ящиках, выкованных из листового железа, и в «солгах» — больших котлах. Мешок с солью называли «пузом». Серая, горьковатая соль «морянка» или «поморка» от белой и чистой «ключевой» соли из подземных источников отличалась не в лучшую сторону, зато была дешева и сравнительно легка в выработке, поэтому пользовалась спросом.

Для добычи соли из подземного источника — усолья — нужно было найти «россольный пласт», вырыть яму, загнать в грунт широкую осиновую трубу — «матицу», затем выдробить твердую породу и вставить в грунт сосновую трубу меньшего диаметра, конец которой опускался уже в соляной раствор. Раствор подавался вверх по трубе, рядом с трубой строилась «варня» — земляная, обложенная изнутри кирпичами и глиной печь, на которой устанавливали котлы или сковородки для выварки соли. На такое строительство уходило от нескольких месяцев до нескольких лет.

С «поморкой» было проще — варни для ее добычи строились на морском берегу, вода была под боком, ее не нужно было ниоткуда качать, достаточно было проложить к варне от моря желоба или просто приносить воду вручную в ведрах.

Работа солевара был ответственной и трудоемкой: доведенный до кипения в црене рассол требовал постоянного присутствия рядом человека: нужно было беспрерывно перемешивать соляной раствор, подливать в него свежую воду, следить и за жаром в печи, и за тем, чтобы сковороды не прогорели, не образовалась соляная корка. Беспрерывная варка продолжалась порой до полутора суток и участвовало в ней несколько человек. Когда соляной раствор наконец загустевал, кристаллы соли хлопьями оседали на дно црена, жар в печи постепенно уменьшали, гасили и соскребали соль лопатами на просушку…

Прибыли от продажи соли окупали все затраты — и денежные, и физические. Соль, которая шла с Двины, из Колмогор — первой столицы Поморья, — была отменного качества, без примесей.

К XIXI веку поморское солеварение потеряло былое значение. Теперь поморы предпочитали российскую соль — «пермянку», а на промыслах у Мурманского берега — английскую «ливерпульку». Закупали соль и в Норвегии, но для собственных нужд продолжали варить соль до начала XX века.

Рыболовство

Роль морских и речных рыбных промыслов стала возрастать в Поморье с XVIII века. Весной и осенью поморы ловили сельдь, семгу, навагу и, конечно, треску — главную поморскую рыбу. Для каждого вида промысла использовали свои орудия.

Треску ловили ярусом. Ярус — это морская рыболовная снасть, которую поморы переняли у норвежцев. Составлялся он из 20-50 бечевок, имел длину до 10,6 километров. На каждую бечевку вешали крючки на поводках с наживкой — мойвой или моллюсками. Рыбаки отходили от берега на 5-25 верст, опускали ярус с якорями на концах на дно на глубину до 210 м и держали так между приливом и отливом. Каждый якорь был соединен с поплавком якорной веревкой. За эти веревки ярус поднимали, снимали улов, снова наживляли крючки и опускали на дно. Ярусом ловили и камбалу, и палтус, и сайду, и зубатку, и пикшу.

Каждый год в промысле участвовало от пятисот до тысячи судов. В середине XVIII века на мурманских станах (становищах) промышляло около десяти тысяч человек. Девять из десяти промышленников были поморами. В XIX веке мурманский тресковый промысел давал от 10 до 17 тысяч тонн соленой трески и 1–1,5 тысяч тонн жира. Продавали треску в основном в России. К концу XIX — началу XX века промысловиков трески стало значительно меньше.

Организация промысла называлась «пóкрут». Владелец промысловых судов нанимал экипажи, выдавал задаток и вознаграждал рабочих частью улова. Различался покрут кольский и покрут поморский. По условиям кольского покрута экипаж получал половину улова. По поморскому хозяин забирал 2/3 добычи, остальное делилось между рабочими. Кормщик, или корщик — главный на корабле, получал дополнительный пай и «свершенок» — денежную сумму, до 50 рублей.

Кроме частных судов, были и артельные — рыбаки покупали шняку в складчину и делили доходы от улова. В конце XIX века такие производственные кооперативы составляли около 20% от всей рыболовецкой флотилии.

На Онежских, Кандалакшских, Карельских берегах Белого моря и в устье Северной Двины ловили сельдь. В XIX — начале ХХ века сельдяной промысел приносил рыбакам наибольшую прибыль.

Осенняя путина начиналась в начале октября — с первыми заморозками и продолжалась до конца декабря. Весенний Егорьевский лов приходился на апрель, а летний Успенский — на август. На воду выходили и стар, и млад, в дело пускали сачки и невода, рыбы было так много, что сети едва не рвались… На один невод приходилась одна артель — разгреб. Состояла она из двух команд с тремя рыбаками в каждой. Артельщик вставал на носу лодки и специальным шестом — норилом — определял места движения стаи сельди. Заметили косяк — быстро выметывают невод и растягивают его против движения стаи. Снасть наполняется рыбой — лодки сходятся вместе и выгружают улов.

Когда вставал лед, невод использовали как стоячий. Прорубали прибрежную и морскую проруби, а по линии растяжки невода — еще два ряда прорубей. Когда рядом с прорубями проходила сельдь, невод опускали в морскую прорубь и растягивали шестами под водой через малые проруби. Оба конца подводили к ближней бережной проруби и там выбирали весь улов.

В Онежском и Двинском заливах использовали и стоячие ловушки, и переметы, и сельдяники.

Семгу много ловили в устье Северной Двины, на Летнем, Зимнем и Терском берегах. Во второй половине XIX века среднегодовой улов семги в Архангельской губернии составлял 720 тонн. Около половины улова приходилось на Беломорье, остальная семга вылавливалась в Печорском море (включая Чешскую губу) и на Мурмане. Семгу ценили наряду с сибирской пушниной и каспийской осетровой икрой.

Навагу в России смогли по достоинству оценить после того, как в конце XIX века между Архангельском и Вологдой появилась железная дорога. Рыбу стали вывозить на внутренний российский рынок, и скоро промысел наваги уже занимал третье место в доходности после семги и сельди. Добывали эту рыбу в основном в Мезенском и Кемском уездах. Основным орудием лова была рюжа — согнутые из ветвей обручи, обтянутые сетью. Вставленная внутрь обручей горловина препятствовала выходу рыбы из ловушки.

Рыбный промысел кормил поморов и прямо, и опосредованно. Рыбу ели и рыбу продавали. Промысловые становища, как и зверобойные участки, имели коренных хозяев, которые могли продавать свои владения, закладывать их целиком или паями, сдавать в аренду и завещать своим потомкам или монастырям. Владельцы промыслов — поморские крестьяне — платили государству налог.

Поморье снабжало Россию морскими продуктами и в первую очередь — рыбой, а также кожей и мехом морских зверей.

Зверобойный промысел

На побережье Белого моря издавна добывали гренландского тюленя и моржа. Поморы били морского зверя на островах Шпицберген (местные называли его Грумант), Новая Земля (Матка) и Моржовец.

У поморских зверобоев была своя иерархическая структура. Промысловики объединялись в артели по 5–7 человек. 5–10 артелей составляли ромшу, более крупную хозяйственную структуру, во главе которой вставал выборный юровщик (староста артели). Ромши, в свою очередь, могли составить бурс, который возглавлял главный юровщик — атаман.

Как правило, зверобой работал не на себя, а на хозяина. Его нанимали, обеспечивали орудиями промысла, едой, одеждой, большую часть добычи промысловик отдавал хозяину, себе оставлял лишь треть. Такого наемника называли прокрутчик.

Артель вела лов с помощью неводов длиной до 400 м и шириной до 10 м, гарпунов (кутил) или острог, рогатин и ружей. Гренландского тюленя стреляли из ружей, бельков и серок били баграми-кокотами с утолщением на конце, стараясь не повредить ценный мех. В июле и августе охотились также на белуху — мелкого северного кита. Сало белух ценилось — оно почти не коптило при горении. Мясо и кожа тоже шли в дело.

«Звериные ловы», как и рыболовство, считались испытанием и физических, и нравственных качеств. О нелегком промысле зверобоев и рыбаков сложено немало поморских сказок, песен и былин.

Судостроение

Без крепкого судна не выжить ни зверобою, ни рыбаку, ни купцу, так что сама жизнь вынуждала поморов постоянно совершенствоваться в судостроении. Они были умелыми мореходами: ходили рыбачить в Норвегию и Восточную Сибирь. Поморы строили кочи — легкие парусные суда для плавания по северным морям. Особая форма делала их маневренными, и кочи почти никогда не погибали во льдах.

До XVIII века поморы строили множество судов — соймы и буяны, кочмары и шняки, раньшины и лодьи… Позже правительственные нововведения в морском судоходстве сильно сократили и разнообразие поморских судов, и их количество. С середины XIX века состоятельные поморские купцы и промышленники больше стали строить иностранные шлюпы, клиперы, лихтеры и шхуны. Их приходилось приспосабливать к местным особенностям — ветрам, волнам, температурным перепадам Белого и Баренцева моря. Поморы победнее продолжали промышлять на карбасах, осиновках — лодках-долбленках с нашивными бортами и других зверобойных лодках.

С вепсского и финского языков «карбас» переводится как большая гребная лодка. На карбасах ставили два паруса: на передней мачте — «ветрило», на второй мачте — большой парус. Использовали от двух до восьми весел.

В зависимости от целей эти суда имели свои особенности. Рыбаки мастерили короткие карбасы специально для тоней (промысловых мест ловли рыбы), карбасы для речного лова делали с более пологими бортами.

Зверобои снабжали свои небольшие легкие карбасы-стрелебны или стрельные (от названия припайного льда — стрельна) полозьями по обе стороны киля, чтобы можно было двигаться по льду. К днищу лодки, параллельно килю, набивали еловый брус квадратного сечения. Он служил полозом (креном), чтобы удобнее было перетаскивать лодку по льду. По льду лодку тянули с помощью зверобойной лямки, которую вырезали из моржовой шкуры или шкуры морского зайца и надевали двумя петлями через плечо и пристегивали к поводку, закрепленному на лодке. В стрелебную лодку «впрягались» два человека и тащили ее, двигаясь «гуськом».

В XIX — начале XX века океанскими, морскими и речными промыслами занимались 75–80 % поморов, в том числе подростки и женщины.

А теперь — коротко о других поморских промыслах:

Ловля жемчуга

Жемчуг ловили в устьях небольших рек. Сборщики налогов отбирали из собранного жемчуга лучшее зерно «на великого государя» и в патриаршую казну, отсылали в Москву. Поморскими жемчугами украшали одежду, головные уборы, церковную утварь.

Смолокурение

Для чего нужна смола? Смазывать обувь — раз, смазывать лыжи — два, смазывать колеса — три, а еще в судостроении, производстве канатов, выделке кож… К качеству смолы предъявлялись весьма высокие требования, и поморская смола этим требованиям отвечала. Уже во второй половине XIV века смолу, выгнанную на северных морских берегах, покупали состоятельные и именитые новгородские бояре, жившие на реке Ваге. Новгородцы перепродавали поморскую смолу заморским купцам. Позже инициативу у них перехватили москвичи — выгодный экспортный товар пополнял казну Московской Руси.

Добыча слюды

Слюда служила заменой редкому и дорогому стеклу. В XV веке слюдой «застекляли» церковные фонари, которые выносили во время крестных ходов, слюду вставляли в окошки царских и вельможных карет, в окна теремов и дворцов. Русская слюда считалась лучшей в мире. Европейцы называли ее «мусковита» — словом, производным от «Москва», но это название было не совсем верным. Потому что добывали слюду не в Москве, а на берегах Студеного океана.

Добыча руды — железной, серебряной, медной

Как ни удивительно, Поморье — родина горного дела в России. На Севере сохранились легенды о губе Серебрянке на Новой Земле, откуда вывозили много серебра. Одна из первых серебряных монет России чеканилась в Архангельске.

С середины XVI века поморы добывали и плавили железо — железные руды здесь луговые, озерные и болотные. Практически в каждой семье были и свои «копачи» — добытчики руд, и свои кузнецы: железные детали для лодок, рыболовецких и зверобойных снастей, топоры, ножи, якоря мастерили сами. Добывали и медь, и олово, делали латунь, мастерили хозяйственную утварь, умели отливать медные колокола и даже пушки. В 1648 году недалеко от Шенкурска на реке Ваге был основан один из первых железоделательных заводов России. А когда появились первые металлургические предприятия на Урале и в Сибири, первыми мастерами на них стали именно поморы.

Земледелие и скотоводство

Где позволял климат и была подходящая земля, поморы выращивали рожь, ячмень, сеяли лен, овес. До XIX века поморского зерна хватало и для местного потребления, и на продажу в Норвегию.

Скотоводство — тоже традиционный поморский промысел. Иначе откуда бы взялась знаменитая холмогорская порода коров и мезенская порода лошадей? В Санкт-Петербург из Поморья пять раз в год отправляли по полторы тысячи голов крупного рогатого скота.

Резьба по кости

Бивень моржа на севере зовется «рыбьим зубом». Его с давних времен добывали поморы в полярных морях. А еще они собирали по берегам Северного Ледовитого океана бивень зверя, который жил здесь тысячелетия назад, — мамонта. Кость — материал податливый и красивый. Когда поморы научились вырезать из него всякую красоту, доподлинно не известно, но первое письменное упоминание о холмогорских резчиках относится к XVII веку. И сразу — «вызываем в Москву!»: искусного «гребного мастера» Евдокима Шешенина и его брата Семена позвали в столичную Оружейную палату, где те стали лучшими косторезами!

За четыре века уникальный промысел, а точнее — искусство холмогорской резьбы по кости, достиг невиданных высот! Косторезам из Сольвычегодска и Великого Устюга, Архангельска и Холмогор уже мало было своего сырья: им привозили и слоновую кость, хотя они умели резать и коровью цевку. Кубки и браслеты, шкатулки и табакерки, гребни и шахматы, даже предметы мебели — изящные изысканные резные изделия приобретали цари, ценила европейская знать… Шедевры из кости и сегодня славят холмогорских мастеров по всему миру.

Источник