характер такой что фронтом командовать
Персонаж фильма Михаила Козакова «Покровские ворота» (1982).
Маргарита Павловна (Инна Ульянова) принадлежала к научной среде и изучала Южную Америку. На почве общих интересов она познакомилась с литератором Хоботовым Львом Евгеньевичем, слабохарактерным интеллигентным мужчиной, работавшим в издательстве. Жили они в коммуналке, но через некоторое время должны были въехать в новую квартиру (дом был в процессе постройки). Детей у них не было.
Маргариты Павловны была весьма властной женщиной и полностью подчинила себе Льва Евгеньевича. Бедный муж прожил под ее «железной пятой» 15 лет, даже не пытаясь сбросить с себя «ярмо». Несмотря на это, беспомощность Льва Евгеньевича (он вечно все ронял и ломал, и ничего не мог починить) доконала Маргариту Павловну и он поменяла его на «настоящего мужчину», бывшего фронтовика Савву Игнатьевича (впрочем, и его она тоже задавила своим «авторитетом».).
Вот как сам Савва описывает историю их знакомства:
Единственным недостатком Саввы в глазах Маргариты Павловны была его необразованность. Работал он гравером. Поскольку эта профессия казалось ей недостаточно престижной, он заставила его уйти в преподаватели («Он был художником по металлу, а теперь преподает.»).
Интересно, что сойдясь с Саввой, который переселился к ней, Маргарита Павловна продолжала поддерживать контроль над Львом Евгеньевичем (он жил с вместе с ними). Она заставляла его встрачить гостей («Ты что, куда то собрался? Ты не забудь, сегодня придут Орловичи.») и следила за его знакомствами.
Когда у Хоботова возник роман с медсестрой Людочкой, Маргарита Павловна тут же вмешалась и, в стиле сестры Рэтчед из «Полет над гнездом кукушки», разрушила их отношения. Важно понять, что Маргарита Павловна искренне считала, что все делает ради пользы Льва Евгеньевича (ну и ревность).
После свадьбы Маргариты и Саввы, Хоботов снова попытался сойтись с Людочкой, но Маргарита Павловна снова вмешалась и довела его до припадка. После этого она решила взять его с собой в новую квартиру (Савва был не против). И лишь бегство спасло Льва Евгеньевича от продолжения рабства.
Цитаты:
— Фирмас э банкос. Латино-американос. Латино-американос экономи.
— Ты полюбил? Ты любить не способен, как все тайные эротоманы. Ну повторяю, повторяю, если ты встретишь женщину, которая внушит мне доверие, и которой со спокойной совестью смогу поручить тебя — буду счастлива.
— Хоботова нельзя не любить, прекрасное большое дитя.
— Савва Игнатьевич, в магазин!
— Савва Игнатьевич, в конце концов, выйди на первый план.
— Безусловно. Ты, как законченный эгоист, жаждешь взвалить на эти плечи совершенно непосильную ношу. Скажите, милочка, Вы хотите, чтобы Ваша жизнь пошла кувырком? Чтобы она превратилась в хаос? Где ежеминутно будут исчезать неведомо куда квитанции, счета, деньги, чулки и галстуки? Где в батареях каждый миг решительно все будет взрываться, вспыхивать, портиться? И где Вам навсегда предстоит вернуться в ледниковый период. Но только без шкур, потому что шкур он вам достать не сможет!
LiveInternetLiveInternet
—Рубрики
—Музыка
—Поиск по дневнику
—Подписка по e-mail
—Статистика
Цитаты из фильма «Покровские ворота»
Играй, Яшенька, играй!
Это мой крест. И нести его мне!
Аллес гемахт, Маргарита Павловна!
На улице идет дождь, а у нас идет концерт. Осень, друзья мои, прекрасная московская осень, но барометр у всех советских людей показывает «ясно»!
От тебя один дискомфорт!
— Ну вот тут она и завелась… Говорит: оставайтесь, Савва Игнатьич!
— И ты?…
— Ну я, конечно, по стойке смирно!
Да, Савва, семью ты разбил, крепкую советскую семью. В прах разметал домашний очаг — одни руины!
— Высокие… высссокие отношения.
— Нормальные. для духовных людей…
— Что смотрите?
— Наши играют французскую жизнь…
— Искусство по-прежнему в большом долгу!
— Аркадий Варламович, почему Вы не смотрите фильм? Вы — служитель муз!
— Я служу Мосэстраде!
Одно дело шпицштихель! И совсем другое — больштихель!
Я вся такая несуразная… вся угловатая такая… такая противоречивая вся.
Я не знаю. Я вся такая. внезапная, такая противоречивая вся.
— У Вас вид триумфатора! Кого Вы разбили под Аустерлицем?
— Светлана была на моем концерте.
Утром встал, сразу — за дрель!
У больных большая взаимовыручка…
Тогда — в кусты! Сегодня каждый должен проявить себя!…
Савва Игнатьич, в магазин!
— Кто? Илья… нет не ждал…. Да, да, я в курсе. Ах оно что, это красиво! Я входил в Мосэстраду как в дом родной, а теперь я иду туда как на Голгофу… а кто не пьет? Назови! Нет, я жду! Достаточно, вы мне плюнули в душу! 
— Неправда, они за вас борются!
— Оставьте! Я всех их знаю!
— Вы должны победить эту страсть. Что-то здесь как-то сыро… Аркадий Варламыч, а не хлопнуть ли нам по рюмашке?!
— Заметьте: не я это предложил! Идёмте…
— Ах, как вы добры и умны!
— Неискренне говорите, а жаль.
Вам что, и Лермонтов не угодил? Или у вас другие любимые авторы?
— Вы — будущий муж?
— Я не будущий, но потенциальный.
Женщину тоже можно понять. Девушек водишь, ей неприятно.
Искусство по-прежнему в большом долгу.
Какой черт занес вас на эти галеры?
Общество «Трудовые резервы», Светлана, мастер спорта, прекрасно плавает на спине.
Фалеков гендекасиллаб есть сложный пятистопный метр, состоящий из четырёх хореев и одного дактиля, занимающего второе место. Античная метрика требовала в фалековом гендекасиллабе большой постоянной цезуры после арсиса третьей стопы.
Фюнф минут, Маргарита Павловна!
Юноша, самовыражайтесь быстрее.
— Я полюбил!
— Ты полюбил? Ты любить не способен, как все тайные эротоманы.
Живут не для радости, а для совести.
Попрошу без амикошонства!
Могу вам сообщить, что ваша тетя довершила ваше растление!
— Банально, Хоботов.
— Независимые умы никогда не боялись банальности!!
— Ты-то тут при чем.
Нет, он сомнителен! Он сомнителен. Я бы ему не доверял.
Однажды Ваш Костик Вас удивит! 
Оставьте меня! Я тоскую, как Блок…
Это не ты говоришь — это кричит твой ВА-КУ-УМ!
Ну, должен же я был занять чем-то девушку, пока вы натягивали брюки!
При всей твоей инфантильности для детсада ты слишком громоздок!
— Недавно повёл её на лекцию, она пошла по доброте душевной…
— Добрая, говорите?
— Безмерно. И восприимчивая!
Или вы снова не в состоянии?!
Вы кандидат? Вы давно уже мастер!
— Наяда, я тоскую, как Блок, а это уже какой-то Херасков!
— Костик, не ругайся!
Савва, взгляни на этого павиана!
Исчезла! Видение, дымок, мираж!
Вы её… Вы её… Вожделели!
Ну кто же позволит так клеветать, Аркадий Варламыч!
В конце концов, взгляните на ближнего! На ваших глазах я встретил и потерял девушку, которая снилась мне всю жизнь, и что же? Я даже сдал вчера кандидатский минимум.
Вы ещё спрашиваете, Света!
Звякнуть ей что-ли на старости лет? А, пусть живёт безмятежно!
— Создайте какое-нибудь полотно!
— Зачем ему полотно, что вы его сбиваете!
Артист обязан переодеваться!
А всё супруга! Вот уж поистине злой гений. С утра до вечера кадит фимиам.
Соев, голубчик, я уважаю вашу супругу, я глубоко ценю её вкус, но, прошу вас, посмотрите финал!
— Это финал?!
— Это очень хороший финал!
Вы в своём Костике просто растворились!
Вот что, друзья мои, не пора ли прикрыть этот клуб!
Это у тебя в руках всё горит, а у него в руках всё работает! 
Вот и хожу за ним, как за дитём. Он ломает — я чиню, он ломает — я чиню!
Ох и ловок ты, Савва, сверхъестественно!
И как это всё у вас развивалось, ступенчато?
Сказала, лучше будь пэдагог, солидней выглядит.
Щас я вам покажу где здесь хунд беграбен!
Догнать Савранского — это утопия!
Вы мне плюнули в душу!
Женщина дома вся извелась, а он катается!
Уж не знаю насчёт самоотречения, а тонкостей эта работа не требует и выполняется спитцштихелем!
Что это тебя понесло со штихелями?
Людочка, сделаем круг!
— Чего они от него хотят?
— Волнуются, ступил человек на скользкий путь…
— Ну на то и лед, чтоб скользить!
— Вы правы, Света, поняли меня с полуслова!
Спит родимый аквариум!
— Гравер ты был, ну… э-э-экстра-класса!
— Нет, все выглядели людьми, и только вы, Аркадий Варламыч, повели себя как безусловный враг человечества!
— Ну сколько можно? Я же уже принёс свои извинения!
Я прилёг. Я не в силах.
К трем вернемся — чтоб был дома!
Одни завоевывают кубки, другие гравируют на них имена победителей!
— Я женюсь!
— Нет, ты не женишься! Умалишенных не регистрируют!
И всё же поверьте историку, осчастливить против желания нельзя!
Когда выходишь на эстраду
Стремиться надо к одному
Всем рассказать немедля надо
Кто ты, зачем и почему
За гуманизм и дело мира
Бесстрашно борется сатира
Пусть в этот летний вечерок
Звучит мой новый монолог.
Вся Америка в страшном смятеньи:
Эйзенхауэр болен войной,
Но в публичном своём выступленьи
Говорит, что за мир он стеной!
Пой, ласточка, пой!
Мир дышит весной
Пусть поджигатель хрипит и вопит —
Гооолубь летит!
— Я лежал на столе, обнаженный и беззащитный, со мной могли сделать все, что угодно!
— Ну зачем вы так? Чего не надо не сделают.
— Я вчера давал сеанс.
— Одновременной игры в любовь?
Тунеядца хоронили
Плакали подруги
А два «джаза» на могиле
Дули буги-вуги.
Никак я не могу забыть
Одну некрасовскую фразу:
«Поэтом можешь ты не быть,
Но гражданином быть обязан».
che_ck
che_ckИстории одного города
на краю ойкумены
Велюров по телефону:
— Я входил в Мосэстраду, как в дом родной, а теперь я иду туда, как на Голгофу!
— А кто не пьет?! Назови! Нет, я жду! Достаточно! Вы мне плюнули в душу!
Костику:
— Негодяи!
— Неправда, они за вас боряться!
— Ах, оставтье! Я их всех знаю!
— Выдолжны победить эту (щелкает себя по кадыку) преступную страсть. Что-то здесь как-то сыро. Аркадий Варламович, а не хлопнуть ли нам по рюмашке?
— Заметьте, не я это предложил!
Хоботов:
. Пойдешь с сумою по дворам.
Гоним жестокою судьбою.
Страдая от душевных ран.
Смерть будешь призывать с тоскою.
Людочка:
— Это Камоэнс!
— Нет, это Франсуа Вийон. Его «Завещание».
— Он что, тоже умер?!
— Да. его зарезали или повесили.
— Боже! И что, все поэты вот так.
— Почти.
— А как Лев Евгеньевич относится к Савве Игнатьичу?
— Беспорно отдает ему должное.
— Высокие, высокие отношения.
Орловичи о Савве Игнатьевиче:
— Он своеобразен, не правда ли?
— Да, в нем есть нечто подлинное.
— В этом Савве Игнатьиче есть какая-то начиночка.
— Высокие отношения!
— Нормальные, для духовных людей.
— Прошу не поминать ее имени всуе!
Лекция Орловича:
— Фалехов гендекосилаб есть сложный пятистопный метр, состоящий из четырех хореев и одного дактиля, занимающего второе место. Античная метрика требовала в фалеховом гендекосилабе большой и постоянной цезуры после арсиса третьей стопы.
далее следует пример:
— Тетушка, как кино?
— Бездарная дрянь!
— Искусство по-прежнему в большом долгу.
— Однако, мне вспомнился Бертран Дюфуа.
— Кто это такой?
— Лангедокский трювер.
— Что с ним случилось?
— Упал и умер.
— Какой кошмар!
Характер такой что фронтом командовать
— Натюрлих, Маргарита Павловна.
— Помню, приходит ко мне одна. Просит выгравировать надпись.
— На чем?
— На часах. А надпись была такая: «Спасибо за сладостные секунды».
— Ну, я спрашиваю: артисту? Нет. Писателю? Нет.
— А кому?
— Оказалось мужу.
— Я протестую!
— Не мельтешись.
— О, если бы моя тугая плоть могла растаять, сгинуть, испариться!
— Что вы несете, какая плоть?
— Тише, это Гамлет.
— Может быть вы наконец меня представите?
— Простите, Велюров, сосед.
— Сосед. Мастер художественного слова.
— Теперь я прошу права: решать свою судьбу самому!
— Банально, Хоботов.
— Отпусти меня, отпусти!
— Невропат.
— Люблю ее!
— Чушь, самовнушение.
— Люблю!
— Ну призови свой юмор.
— Люблю ее!
— Сексуальный маньяк. Савва, взгляни на этого павиана!
— Живут не для радости, а для совести.
— Вот ты, Савва. Ты выражаешь собой процесс исторического значения.
— Какой еще?
— Какой? Глобальный исход москвичей из общих ульев в личные гнезда.
— Во формулирует!
— Спасибо.
— Так вот, я сейчас приведу тебе Хоботова. Его аппендикс что-то шалит.
— Резать к чертовой матери. Не дожидаясь перитонитов. Единственно прогрессивный взгляд.
— Соев, Соев. Дорогу осилит идущий. Вам необходим творческий не покой!
— Вы слышите, Соев! Это говорит зритель, для которого мы работаем!
— Он не зритель, он ваш сосед.
— Я же уже принес свои извинения.
— Нет, ну все выглядели людьми. И только вы проявили себя как безусловный враг человечества.
— Я говорила с Верой Семеновной. Она сказала, что тебя можно брать.
— В больнице я не лежал. Я был в санатории. Тоже не сахар. Особенно угнетают женщины: от 60 и выше. Начисто убивают тонус.
— Вот ведь. На всех языках говоришь, а по-русски не понимаешь.
— Не судите, да не судимы будете.
— Да, да, да, да. Вот вы знаете, мой друг Совранский чуть не врезался в самосвал, когда узнал об этой истории.
— Ты-то вот сам отдохнул под наркозом, а она то вот, Маргарита, ночи не спит.
— Нет у меня никакого приступа!
— Будет!
— Докатался!
— А причем тут, вот скажи, ну причем тут катание?
— Чемпион!
— Так вот, я женюсь!
— Нет, ты не женишься! Умалишенных не регистрируют!
— Людочка, а когда меня привезли с операции, меня уронили.
— Ах. Я так и знала.
— Людочка, а потом. Сколько я пережил! Людочка, я. Я лежал на столе. Обнаженный и беззащитный. Со мной могли сделать все, что угодно!
Ну, Лев Евгеньевич, пора делать выбор. Боритесь за права мужчины и человека!
— Так вот, Костик, вы еще очень молоды, и очень многого вам не дано понять.
— Молод, каюсь. Не далее как сегодняя уже выслушал подобный упрек.
— И, все-таки, поверьте историку осчастливить против желания нельзя.
— Довольно. Поговорим в последствии, лет эдак через 25.
— Аркадий Варламович!
— Ах. Что это значит?
— Я прилег.
— С ума вы сошли?
— Я заболел.
— А вот это уже безобразие!
— К Савве ты должен быть справедлив. Ты знаешь его отличные качества.
— Да, да, у него все горит.
— Это в твоих руках все горит, а у него в руках все работает!
— Где Лев Евгеньевич?
— Катается, ни стыда, ни совести. Женщина дома совсем извелась, а он катается.
— Здрасьте.
— Легкий ушиб.
— Он споткнулся на повороте.
— О, распространенный случай. Так свидетельствует история.
— Стихи. Вы написали?
— Нет, другой, он уже умер, от чахотки.
А кто не пьет? Назови! Нет, я жду.
— А где же произошло знакомство?
— На соревновании по плаванию.
— По плаванию. Боже, это что, Велюров соревновался?
Ну просто ж невозможно смотреть. Женщина сказочного ума, занимается Южной Америкой. Характер такой, что фронтом командуй, а выбивается из сил. Ну и хожу за ним, как за дитем. Он ломает, я чиню. Он ломает, я чиню.
— Алиса Витальевна, вы в вашем Костике растворились. Приняли на себя обязанности персонального секретаря. Поощряете этот дамский ажиотаж.
— Аркадий Варламович, ведь все так просто. Мальчик приехал в Москву, соблазны, да. Незнакомые люди, и совершенно естественно, что находятся женщины, которые рвутся его опекать.
— Маргарита Павловна, опаздываем! Что делать?
— Нужен другой свидетель.
— Лев, Аркадий вышел из строя. Ты пойдешь свидетелем.
— Велюров Аркадий Варламович есть?
— Ну как не быть.
— А вы чё, его сын?
— Нет, моя радость, я его отчим.
— Веду кружок художественной атлетики, создаю людям новые торсы.
— Торгуете телом?
— Мне грустно, но вы приняли допинг.
— Я попрошу без Амикошонства!
Велюров, а вы, как свидетель невесты, сейчас были не на высоте.
— Аркадий Варламович, а не хлопнуть ли нам по рюмашке?
— Заметьте, не я это предложил.
— Я вся такая несуразная, вся угловатая такая, такая противоречивая вся.
Что же она в тебе нашла? Прости, но при всей своей инфантильности, для детсада ты слишком громоздок.
— Почему смешон? Допустим, я полюбил.
— Ты полюбил? Ты любить не способен, как все тайные эротоманы.
— Порядок, все купил. Где Аркадий?
— Вон!
— Ой-ё, что ж такое?
— Да. Зря мы доверили ему нести горячительное. Оно его возбуждает.
Сейчас объясню, где тут хунд де грабен, то есть, где собака зарыта.
— Ваш Савва Игнатьевич очень мил.
— Он был художником пометаллу, а теперь преподает.
— И что, он.. Хорошо со своим предшественником.
— Естественно, он его очень любит. Хоботова нельзя не любить, прекрасное большое дитя.
— А как Лев Евгеньевич относится к Савве Игнатьевичу?
— Бесспорно отдает ему должное.
— Высокие. Высокие отношения.
Да уж Савва, семью ты разбил. Крепкую советскую семью. В прах разметал домашний очаг.
— Познакомился я однажды с женщиной выдающейся красоты.
— Для человека, который сегодня должен вступить в законный брак неподходящие воспоминания.
— Я без задней мысли.
— Он начинает новую жизнь, дайте ему возможность вспомнить все лучшее.
Об этом не может быть и речи. Он превратит молитву в фарс.
— Ты не забудь, сегодня придут Орловичи.
— Пусть их теперь принимает Савва.
— Хоботов, это мелко.
— Пусть.
— Причем тут каток?
— Ты очень скрытен. Мы прожили 15 лет, а мне и в голову не приходило, что ты звезда конькобежного спорта.
Характер такой что фронтом командовать
Георгий Константинович ЖУКОВ
ВОСПОМИНАНИЯ И РАЗМЫШЛЕНИЯ
Призвана жить долго…
Как-то по телевидению был показан сюжет: корреспондент спрашивает у школьников, гуляющих рядом с памятником Маршалу Советского Союза Г. К. Жукову, что стоит в центре Москвы: «Кто этот всадник на коне?» Ребята не знают, что ответить… Вина это или беда мальчишек-подростков? Конечно же, беда.
Сегодня, когда более полувека прошло после окончания Великой Отечественной войны и уходят все дальше и дальше в глубь истории события тех героических лет, становится страшно оттого, что вырастает молодое поколение, «не помнящее родства».
Жуков говорил о том, что необходимо донести до последующих поколений героический дух войны. Вот для чего, в первую очередь, как мне кажется, и писал он свои воспоминания.
«Время не имеет власти над величием всего, что мы пережили в войну, – скажет Маршал, – а народ, переживший однажды большие испытания, будет и впредь черпать силы в этой победе».
Около десяти лет трудился отец над воспоминаниями. Принимая во внимание, что он был в опале, постоянно подвергался травле, был болен и многое-многое другое, можно назвать создание книги его вторым подвигом. Выход в свет в 1969 году объемистого тома в красной суперобложке был настоящим событием в нашей стране. Ветераны поставили «Воспоминания и размышления» на первое место среди мемуаров о Великой Отечественной войне. Именно им, живым и павшим солдатам, их великому подвигу, их мужеству, храбрости, героизму, безграничной самоотверженности во имя Родины, во имя будущих поколений посвятил свою книгу Маршал.
Когда в апреле 1969 года книга появилась на книжных прилавках Москвы, первый тираж в 100 тысяч экземпляров был раскуплен мгновенно. К Дому книги на Калининском проспекте (Новом Арбате) тянулась очередь от кинотеатра «Октябрь». В книжном магазине на улице Кирова (Мясницкой) разгоряченная толпа покупателей высадила витрины и пошла насквозь. Пришлось вызывать конную милицию.
В провинции же, где купить книгу было почти невозможно, люди, как писали в многочисленных письмах Жукову, стояли в очереди в библиотеки по полгода и больше, зачитывали ее до дыр.
Маршал Советского Союза А. М. Василевский писал: «Успех книга объясняется ее глубокой патриотичностью, масштабностью и объективностью освещения исторических событий, очевидцем и участником которых был ее автор, выдающийся полководец и военачальник…
Есть книги-однодневки. Выйдут в свет, найдут своего читателя, выполнят свою задачу и предаются забвению. Книга Г. К. Жукова призвана жить долго…»
В своих воспоминаниях редактор книги Анна Давыдовна Миркина пишет: «На Маршала Жукова был оказан огромный прессинг. В то время, когда господствовала беспощадная идеологическая цензура, и не могло быть иначе… Многие позиции удалось отстоять, но в некоторых случаях Г. К. Жуков вынужден был отступить, иначе книга не вышла бы в свет. В этом легко убедиться, сличив текст 1-го издания 1969 года с вышедшим в 1989 году без купюр 10-м изданием, дополненным по рукописи автора. В оригинале рукописи вымарывались целые страницы, абзацы, фразы изменялись так, что теряли свой смысл. Всего было выброшено около 100 машинописных страниц».
К подготовке второго издания отец приступил летом 1969 года Получив около десяти тысяч писем читателей, он решил дополнить и доработать книгу Я помню, как письма эти привозили к нему на дачу мешками, и мы всей семьей – с мамой и бабушкой – разбирали их, читали, сортировали, подчеркивали для отца главные мысли К письмам читателей, их оценкам, замечаниям и дополнениям отец относился очень серьезно. Исправления касались в первую очередь фактического материала. Вот один пример «Вы ошибаетесь, уважаемый Георгий Константинович, – писал подполковник в отставке Г И. Васильев, – генерал-лейтенант К. П. Подлас командовал в то время 57-й армией, а не 6-й, как это у вас сказано на стр. 398» «Надо исправить», – помечает отец.
Для второго издания он написал три новые главы: «Ставка Верховного Главнокомандования», «Ликвидация ельнинского выступа противника», «Борьба за Ленинград» – и переработал «Заключение». Помимо этого, во все главы были внесены новые данные, документы, расширено описание различных операций Великой Отечественной войны. Книга увеличилась в объеме, стала двухтомной.
В апреле 1974 года, за два месяца до смерти, Маршал подписал верстку второго издания – в последний раз держал в руках свой многолетний труд. Двухтомник вышел уже без него.
За тридцать с лишним лет, что прошло с тех пор, как впервые вышла в свет книга Г. К. Жукова, она выдержала уже 12 изданий. Книга издана в тридцати странах на восемнадцати языках тиражом более семи миллионов экземпляров. По высказываниям многочисленных читателей и зарубежной прессы мемуары Маршала Жукова были признаны бестселлером. На суперобложке штутгартского издания «ДФА» (ФРГ) написано: «Один из величайших документов нашей эпохи».
Последний раз «Воспоминания и размышления» выходили в издательстве АПН в 1995 году. Огромный тираж разошелся быстро С тех пор как наследница авторского права отца я часто слышу один и тот же вопрос: «Где купить книгу Жукова?» Давно назрела необходимость в ее переиздании.
Конечно, теперь уже, по прошествии стольких лет, ясно, что книга требует комментариев, уточнений, объяснений. Тем более, что при подготовке рукописи к публикации ни один военный специалист не согласился редактировать книгу Г. К. Жукова. Тогда это могло стоить карьеры… Но этим, на мой взгляд, должны заняться профессионалы – военные историки.
ЖУКОВА Мария Георгиевна
Не один год работал я над книгой «Воспоминания и размышления». Хотелось отобрать из обширного жизненного материала, из множества событий и встреч наиболее существенное и важное, такое, что по достоинству могло бы раскрыть величие дел и свершений народа нашего.
Но хотя прошло уже много лет после описываемых событий, наверное и сегодня еще нельзя точно сказать, что именно из пережитого и виденного несет на себе отпечаток вечности.
Пусть извинят меня товарищи по оружию, если я не сумел всем им воздать должное. Есть еще время, и еще многие напишут и расскажут о них…
В подготовке этого издания мне помогали ряд товарищей. Хотелось бы выразить свою благодарность генералам и офицерам Военно-научного управления Генерального штаба Советских Вооруженных Сил и Института военной истории, начальникам отделов Министерства обороны СССР полковнику Никите Ефимовичу Терещенко и полковнику Петру Яковлевичу Добровольскому, а также редакторам Издательства Агентства печати Новости Анне Давыдовне Миркиной, Виктору Александровичу Ерохину и всем тем, кто подготовил мою рукопись к печати…