фунт плоти что это значит
Фунт плоти от Рэдфорда
06.01.2005
Редактировать статью
Споры на эту тему ведутся так давно, что стали вполне органичной частью шекспировской биографии. Кто он, еврей-ростовщик, требующий с должника «фунт плоти», — злодей или жертва. Жаркими дебатами на эту тему непременно сопровождались все постановки «Венецианского купца». Что же хотел сказать отец современной драматургии своим произведением? Может, он, чего доброго, антисемитизм «воспевал». Или, наоборот, отрицал. Как бы то ни было, не так давно появилась возможность открыть еще один раунд обсуждения «еврейского вопроса» в творчестве великого английского поэта. И возможность эта предстает перед нами в виде очередной версии «Венецианского купца» со знаменитым Аль Пачино в главной роли.
Фильм начинается на манер «Звездных войн» — по экрану проплывают строчки, рассказывающие предысторию событий, которые вот-вот будут продемонстрированы уважаемой публике. Причем, упоминается там и о том, что «в XVI веке антисемитизм был одной из повседневных реалий общественной жизни». Что немедленно подтверждается сценой погрома, в ходе которой мы можем лицезреть разъяренных английских граждан, с энтузиазмом предающихся сбрасыванию с моста попавшегося под горячую руку еврея. То, что режиссер Майкл Рэдфорд (Michael Radford) отнюдь не стремился снять антисемитскую ленту, становится понятным буквально с первого кадра. Тем не менее, две проблемы все же возникают. Первая — особенности игры актеров. Вторая — сам характер постановки.
Сомнений быть не может: Шейлок — скряга и негодяй, обуреваемый алчностью и беспричинной жаждой мести. Вот только жадность рассматривается не как его, Шейлока, личное качество, но как отличительная черта, присущая всем евреям. Образ еврея-ростовщика дополнен ну просто безудержным желанием денег. Шейлок представлен как человек, буквально помешанный на мешках, набитых деньгами. Его дочь, сбежавшая с возлюбленным-христианином, прихватывает отцовские деньги. И ростовщика гораздо больше заботит судьба пропавших монет, нежели судьба предавшей его непутевой девицы.
В те времена евреям запрещалось владеть хоть каким-то ремеслом. Естественно, многим не оставалось ничего кроме как заниматься ростовщичеством. И в случае с Шейлоком драматург постарался на славу, написав карикатурнейший из собирательных образов еврея… А что с жаждой мести? Шейлок и сам признается, что это чувство, опять же, присуще его соплеменникам, цитируя древнееврейские тексты: («Око за око…»). И эта черта проявляется в случае с Антонио. Еврей, возжелавший взять у христианина кусок плоти, безусловно, пытается отомстить за многочисленные погромы, кровавые наветы и гонения. Рэдфорд волен сколько угодно отвлекать внимание зрителя прекрасными костюмами, выполненные в духе того времени, но вот главное у него так и не получилось — смягчить впечатление о Шейлоке, жадность которого по-прежнему подается как черта сугубо еврейская: «Поклялся я Святой Субботой нашей, что получу по векселю сполна».
Задумав постановку «Венецианского купца», Майкл Рэдфорд, несомненно, желал показать Шейлока в лучшем свете. Увы, не сработало. Ведь по пьесе получается, что если Антонио, Бассанио и другие персонажи и ведут себя непорядочно, то поступают так исключительно потому что они, хоть и христиане по вероисповеданию, являются всего лишь нечестивыми людьми. А вот Шейлок — совсем другое дело! Всем своим поведением он в очередной раз доказывает, что каким бы замечательным человеком ни был отдельно взятый еврей, скупость, спесивость, жажда мести и корысть станут его неотъемлемыми качествами — чего еще с еврея взять-то. Вспомните, как после разговора с Антонио ростовщик обращается к своему другу Тувалю, предлагая продолжить обсуждение ситуации с возвращением долга «в нашей синагоге»?
В конце концов, находится оправдание и для Шейлока. Но, честно говоря, оно мало что меняет. Шейлок не раз приводит примеры ненависти христиан к иудеям и заявляет, что жажду крови способны испытывать и евреи.
Кстати, декорации и музыкальное сопровождение фильма зачастую говорят лучше самих слов. К примеру, Джессика, дочь Шейлока, обитает в доме отца в мрачной, неуютной комнатушке. Сбежав с любовником и приняв христианство, она мгновенно предстает перед нами во всей красе — молодая, влюбленная, окруженная красивыми вещами. Такой поворот событий ненавязчиво говорит о том, что счастье, смех и любовь суть вершины, доступные лишь христианам. Еврейскому же гетто, очевидно, суждено погрязнуть в горечи, злобе и унынии. И дело даже не в том, что тема антисемитизма должна стать для сценаристов и режиссеров неприкасаемой. Напротив, антисемитизм просто-таки необходимо освещать, но делать это следует красиво. У Майкла Рэдфорда почти получилось. Почти.
В одном из многочисленных интервью режиссер отметил, что эту картину следует понимать в свете последних событий, связанных с конфликтом исламского мира и мирового сообщества. Возникает логичный вопрос: а при чем тут евреи. Может быть, Рэдфорд подумал, и решил, что современное поколение уже «наелось» Холокостом и преподнес антисемитизм в качестве примера межрасовой ненависти в принципе. А что — глядишь, и сработало бы, будь Шейлок не евреем, а, допустим, представителем племени инков или, на крайний случай, римлянином. Грубо говоря, прием бы прошел, если бы евреи вымерли как народ. Но евреи-то живы! Значит, к сожалению, антисемитизм налицо.
Чему может научить фунт плоти в кармане
Когда-то, в не столь отдаленном прошлом, мы были молодой лондонской парой с двумя маленькими детьми. Как большинство лондонских пар с маленькими детьми, мы задыхались от бремени ипотечной ссуды, и мечтали – но знали что никак не сможем – дать детям частное образование. Я работала дневными и ночными сменами на БиБиСи, и у меня абсолютно не было времени давать детям дома то, чего они не добрали в школе. Решение пришло в тот момент когда я узнала, что в классе моей прекрасной дочки Маруси – рыжеволосой принцессы со сверкающими как топазы голубыми глазами – мальчик накАкал на стул.
Местная государственная школа в буржуазном районе Лондона Патни, где мы тогда жили, была неплохой, но два мальчика-двойняшки из близлежащей муниципалки, в классе дочки, не поддавались дисциплине. То один вставал и ходил по классу во время урока, то другой катался по полу когда ему делали замечание. В один прекрасный день один из них просто снял штаны и накакал на стул: долго хотел в туалет, его рудиментарные коммуникационные навыки не позволили ему поднять руку и попроситься в туалет, и в последний момент он спас ситуацию – вернее свои школьные штаны.
Я не могла вынести, что моя рыжеволосая принцесса учится в одном классе с, как мне тогда представлялось, животным. «Все, уезжаем во Францию!» заявила я дома, «там отличное образование, а частные школы в десять раз дешевле чем в Англии, едем!»
Моему маленькому Ване было тогда 3 года, и он только начал говорить на двух языках, русском и английском (двуязычные дети начинают говорить позже). Каждый день, подходя к зданию начальной школы, мы слышали крики: «Стоять! Выходить! Отвечать! Молчать!» Зам. директора начальной школы мадам Куталь дисциплинировала малышей. Через пару дней в Омброзе Ваня замолчал. Испугался мадам Куталь? Оказалось, пока он молчал, он строил лингвистические неврологические связки в своей прелестной голове для французского языка, и через полгода бегло заговорил на всех трех. В школе от него ожидалось чтобы в три c небольшим года – пока его сверстники в Англии сидят на полу и хлопают в ладоши – он выучил таблицу умножения и 16 спряжений французских глаголов. “Il est lent aux niveaux d’acquisition“, медленно усваивает, говорил мне директор школы месье Варэн. Я видела, что учить таблицу умножения Ваня был неготов. Мой живенький трехлетний стрелец приходил домой с потухшими глазами, и убегал от меня по коридору когда я предлагала повторить глаголы.
Тем временем Маруся вернулась из школы домой в новом пальто с жирным пятном на кармане. На следующий день пятно немного выросло, через день еще больше – казалось оно живет своей жизнью. В пятницу я засунула руку в карман и вытащила оттуда что-то неприятно-влажное. Это было … пережеванное мясо, за неделю в кармане набрался целый фунт плоти лионской коровы. Оказалось мою дочку, вегетарианку, месье Варэн заставлял есть мясо! Чтобы его не проглатывать, она складывала мясо в карман пальто.
Однажды на родительском собрании месье Варэн сказал мне, что Маруся хорошо успевает по тем предметам, которые ей нравятся. «Теперь ей нужно научиться успевать одинаково по всем предметам» сказал он, сопроводив слово «всем» жестом, горизонтально рассекающим воздух правой рукой. Как будто бы ударом руки он хотел уровнять всех построившихся в линейку детей, кто повыше – отрубить головы для единообразия, кто пониже – вытянуть! В этот момент я осознала что именно это – единообразие – и есть основной принцип французского образования; а индивидуальность, таланты и склонности наших детей отсекаются раз и навсегда, решительным взмахом руки директора.
На этом жесте эксперимент с французским образованием наших детей был закончен.
Маруся в первый день вернулась домой расстроенной и сказала: «Мы проходили сложный текст и меня спросили : ‘Что ты думаешь?’ Я не знаю что думать, мне не продиктовали». Во Франции ее учили заучивать наизусть чужие мысли, надиктованные в цветокоординированную тетрадь. Но постепенно Маруся стала развиваться. К тому моменту когда во втором триместре она изучала «Венецианского купца» Шекспира, она была готова самостоятельно мыслить. В классе дошли до сцены во дворце Дожа, когда еврей-ростовщик Шейлок потребовал фунт плоти Антонио. Антонио одолжил деньги у ростовщика под залог фунта своей плоти. Одолжил не для себя а для друга, и был во всем симпатичным человеком, но только антисемитом, и многие годы унижал Шейлока. Когда он вовремя не вернул деньги, Шейлок, чтобы отомстить наконец за все пережитые унижения, потребовал свой залог, фунт плоти Антонио. Тут в действие вмешались силы, которые спасли Антонио. Домашнее задание было следующим. Представив себя репортером, внимательно изучить сцену во дворце Дожа, и написать репортаж о ней в две газеты – христианскую и еврейскую.
Еврейскую газету Маруся назвала «Звезда Давида», с заголовком: «Один из наших братьев, еврей-ростовщик, унижен и разорен!» Христианская газета называлась «Венецианский Иисус», с заголовком «Несчастный христианин чуть не лишился фунта собственной плоти – из-за еврея!». Домашнее задание стало таким сильным стимулятором ее творческого начала, что Маруся не остановилась на статьях; она пропитала кусок ватмана спитым чаем, подпалила углы спичкой, и когда он стал похожим на старинный свиток, сделала из него две газеты. Так литература и художественное творчество соединились в одном школьном проекте.
Чему учит такое образование? «Лицемерию», сказал как-то один из моих клиентов. Но на самом деле либеральное английское образование, в отличие от французского заучивания, учит детей самостоятельно мыслить, и понимать что на одно и то же событие существует много разных точек зрения. Для своих детей я хочу именно этого – чтобы они умели мыслить самостоятельно, уважали другие точки зрения и ничего не принимали на веру без фактов и доказательств.