ты так паршиво моя кошка
Ты так паршиво моя кошка
Ненастными днями, дождливыми днями,
Бездомные кошки в помойках живут.
Облезлые, мокрые, грязные. Сами
От страха мяучат, на помощь зовут!
Бездомные кошки, голодные кошки,
Дрожат, замерзают они по ночам.
Никто их не кормит хотя бы немножко,
Строительный мусор жуют они там.
А если поймать их, с помойки забрать их,
Помыть, причесать их, пустить на диван,
Пусть ходят по креслу, по вашей кровати,
И песни мурлычут на радость друзьям.
Давайте, решайтесь! Хватайте с помойки
Бездомных животных, котов и собак,
Несите домой их, кормите их, мойте,
И песни им пойте. И пусть будет так!
Лапа моя, лапа,
Носа моя, носа,
Я научусь плакать
Тихо и безголосо.
Я научусь думать
Много и без истерик,
Гордость запру в трюмы
И научусь ВЕРИТЬ!
Чуда моя, чуда,
Рада моя, рада,
Хочешь, с тобой буду
Весь выходной рядом?
Хочешь, прижмись с лаской
Мокрым своим носом.
Хочешь про снег сказку?
Только ЖИВИ, пёса!
А ведь когда-то он холеный был и сытый
Обыкновенный кот, как многие вокруг.
И жил себе в тепле, от зла и бед укрытый,
И славный человек был ему Бог и друг.
Давно свалялась шерсть, топорщится клоками,
И он лишь чудом жив, побитый и хромой.
И, знаете, порой, безлунными ночами
По улицам бредет, а в мыслях сам не свой.
Что в мыслях у кота? Что так глядит тревожно?
Хоть мир такой большой, а он- ничтожно мал.
А думает о том, что, если б было можно
То он все девять жизней хозяину отдал.
Нашел на просторах интернета.
Умирая, коты уходят, чтоб хозяину не мешать.
Они знают свои дороги, но не могут теперь назад.
Неуверенно-непривычно мягким шагом придёт конец.
Они были когда-то личным, они станут обычным «без».
Кошки верят, что время лечит, они чувствуют: не всегда;
И уходят от дома к лесу, провожая в даль поезда.
Люди думают: на охоте. Людям, в общем-то, всё равно.
Кошки станут прошедшим «что-то», потерявшим своё тепло.
Умирают коты, как люди: также сердце рождает сбой;
Только кошки всегда уходят, не пытаясь дождаться: «стой!».
Они знают: их девять жизней лишь страница одной — людей.
Та страница ничейно-лишней просто станет… И будет с ней.
Умирая, коты уходят… Умирая, коты уйдут.
Не оставив ни капли крови. Они были когда-то тут?
Ты их помнишь? Ты помнишь? Помнишь. Сколько было твоих котов?
Они вдруг растворились в прошлом. Они просто ушли. И всё.
На прощанье оставив память — больше нечего оставлять,
Чтоб тебе не мешать, хозяин, твои кошки уходят спать.
Вислава Шимборска (перевод: Анастасии Байздренко)
Кота заводят, чтобы кот
Был маяком во тьме забот —
Ты, например, забыл ключи,
Сын в школе двойку получил,
Прогнило у авто нутро,
Украли кошелек в метро,
А на работе вновь аврал,
Начальник матом наорал
И из-за кризиса в стране
Зарплату сократил вдвойне.
И ты пришел домой, а там
Припал больной душой к котам!
Кот нужен, чтобы вдохновлял
И биополем исцелял,
Мурлыкал громко под рукой,
Грел бок, гнал мышь, дарил покой,
Чтоб ты, кота погладив раз,
Лучился счастьем целый час!
На деле кот в ночи орет,
И будит, прыгнув на живот.
Прощайте, шторы и диван,
И тапки, если кот поган!
А если кот ваш волосат
То волосато все подряд!
Чуть отвернись — с тарелки гад
Всосет селедку и салат,
И будет маяться потом
Всенепременно животом.
Дешевый корм — на почках крест,
А дорогой корм кот не ест,
А если ест, опять вопрос:
То золотуха, то понос,
То ожиренье, то тошнит,
То блекнет шерсть, то хмурый вид.
Порой, для пущей лепоты,
В коте заводятся глисты,
И из лотка, как штурмотряд
С надеждой на тебя глядят!
Иль гость погладит дорогой
Кота немытою рукой,
И даже если кот привит —
Привет, лишай и энтерит!
Привет, леченья маета
Во все отверстия кота!
А кот свиреп, когтист, зубаст,
И жизнь без боя не отдаст!
Когда приходит Новый Год
Кот валит ель и дождик жрет
И в лучшем случае потом
Им развевает под хвостом,
А если вам не повезет
Совсем испортит Новый Год!
(Ведь мало у кого мечта —
Долбить могилу для кота).
Все нитки, иглы и шнурки
Закрыты крепко на замки,
Но, как ни прячь их, все равно,
Коту найти их суждено!
На раскаленную плиту
Никак нельзя не влезть коту,
А то и прыгнуть прямо в суп,
О стул с разбегу выбить зуб,
С буфета рухнув, поломать
Конечность или вашу мать!
Короче. Если кот ваш вдруг
Здоров сегодня и упруг,
Не бил хрусталь, не драл пальто,
Посрал чем надо и в лоток,
Все остальное — суета!
Погладь кота.
ПОГЛАДЬ КОТА!
«В кварталах дальних и печальных. «, Борис Рыжий. Цитаты
. мы погибнем не от взрыва
. и осколков в животах.
. В этот век дремучий, страшный
. открывать ли Вам секрет? —
. мы умрём от строчки Вашей:
. «Перед вами торт “Букет”…» (с. 232)
Текст и номера страниц приведены по книге:
Рыжий Б.Б.
В кварталах дальних и печальных: Избранная лирика. Роттердамский дневник. – М.: Искусство-XXIвек, 2013. 2-е изд., испр. – 576 с., 16 с. вкл.:ил.
*
С. 30 (стихотворение приведено полностью)
«Небо как небо, бледные звезды…»
Небо как небо, бледные звезды,
Луна как луна.
Конечная точка отсчета жизни —
Бутылка вина,
звездооборазные слезы.
Мысли о том, что ты ненужный и рыжий.
Но все мы здесь братья
В прокуренной кухне,
А завтра как ухнет,
И в белой палате
К небу прилипнет решетка из стали.
Все мы здесь братья,
мы просто устали.
1992, январь
*
С.37
«Урал научил меня не понимать вещей…»
… Мой собеседник-бред ни черта не знать
научил. …
Суждения
1.
… Созерцал, как несчастны счастливые люди.
Завершилось стремленье. Окончилось чудо.
Как плохое сукно,
Мое сердце распалось на части.
Но я счастлив вполне от того, что несчастлив.
Я гляжу за окно.
С. 44
4.
… Мое тело висит, словно плащ — на гвозде,
на взгляде, который прикован к звезде.
Я ищу в себе силы
не сдаваться и ждать.
Но в округе до черта камней. Каждый третий —
кидать.
Или строить могилы.
С. 46
8.
… Я пишу ни о чем. Да имей ты хоть сотню друзей,
одиночество — в жилах.
С. 47
* * *
На зрачок соскользнувший фонарик луны
с опустевшего черного синего неба
вялым веком укутав, как милую — пледом,
посвящаю ему все грядущие сны,
что плывут надо мною
по белому морю
преждевременной ночи,
и расчетливо очень
умоляю того, кто стоит надо мной,
не сложив на груди предварительно руки:
«Дай не смыть очертанья последнего друга
проступившей внезапно соленой слезой».
1993, июль
*
С. 48
«Клочок земли под синим небом…»
… Земля — она всегда родная,
чем меньше значишь, тем роднее. …
1993, июль
*
С. 49
Кальян
… А стихи, наконец,
это слабость, а не озаренье,
чем печальнее, тем откровенней.
Ты прости мне, отец,
но, когда я умру,
расскажи мне последнюю сказку
и закрой мне глаза — эту ласку
я не морщась приму.
Отнеси меня в лес
и скажи, в оправдание, птицам:
«Он хотел, но не мог научиться
ни работать, ни есть».
1993, ноябрь
*
С. 50
Завещание
. В.С.[15]
… Прочел судьбу, но ничего не понял.
К одним ударам только и привык,
к ударам, от которых, словно зубы,
выпадывают буквы изо рта.
И пахнут кровью.
1993, ноябрь
Фонари
Фонари, фонари над моей головой,
будьте вы хоть подобьем зари.
Жизнь так скоро проходит — сказав «Боже мой»,
не успеешь сказать «помоги». …
1993, декабрь
*
С. 53 (стихотворение приведено полностью)
«Россия, шолом. »
Россия, шолом!
Родная собачья Россия!
Любил бы — пожалуй,
писал, как положено, кровью.
Я вовсе не тонок,
я просто чертовски бессилен.
Любить тебя надо
огромной животной любовью.
Я вскрыл тебя, словно
консервную банку, и губы порезал.
Звезды, как рыбы,
плавали в луже — лови их руками.
И плыли созвездья.
Ах, все ты — одно отраженье:
люди, собаки, поэты
и братья с врагами.
Как часто снега уносят,
сползая в бескрайность,
тебя, словно скатерть —
вчерашний несъеденный ужин.
Мне завтрак не нужен.
Как часто пернатая стая
туда улетает.
И он мне до боли не нужен.
Ты вся из контрастов.
Медальные шеи бульдогов.
В лишайных дворнягах
нет шерсти на шапку. Мне очень
хочется быть
полуспившимся собаководом —
выгуливать пресные слезы
на впадинах щечных.
Шолом же, Россия!
Царицы, разбойники, тройки.
Как пиджак — наизнанку
выверни ржавые дали.
Гляди, утопили щенят
на шикарной помойке.
Нас слезы не душат.
И нас с тобой завтра не станет.
1993
*
С. 72 (стихотворение полностью)
Бледный всадник
Над Невою огонь горит —
бьёт копытами и храпит.
О, прощай, сероглазый рай.
Каменный град, прощай!
Мил ты мне, до безумья мил —
вряд ли ты бы мне жизнь скостил,
но на фоне камней она
так не слишком длинна.
Да и статуи — страшный грех —
мне милее людей — от тех,
с головой окунувшись в ложь,
уж ничего не ждёшь.
И, чего там греха таить,
мне милей по камням ходить —
а земля мне внушает страх,
ибо земля есть прах.
Так прощай навсегда, прощай!
Ждать и помнить не обещай.
Да чего я твержу — дурак —
кто я тебе? Я так.
Пусть деревья страшит огонь.
Для камней он — что рыжий конь.
Вскакивает на коня и мчит
бледный всадник. В ночи.
1994, октябрь
*
С. 94
Соцреализм
4.
Всё, что я понял, я понял тогда —
нет никого, ничего, никогда.
Где бы я ни был — на черном ветру
в черном снегу — упаду и умру.
Будет завод надо мною гудеть.
Будет звезда надо мною гореть.
Ржавая, в чёрных прожилках, звезда.
И — никого. Ничего. Никогда.
1995
*
С. 100
«На белом кладбище гуляли…»
… Ты ничего не понимала,
я ни о чём не говорил.
1995, август
*
С. 112
Стансы
. Евг. Извариной
… Мечтать о том, чему не быть,
Влюбляться в вещи, коих нет.
Ведь только так и можно жить.
Судьба бедна. И скуден свет,
и жалок. Чтоб его любить,
додумывай его, поэт. …
1995, октябрь
*
С. 113
«Что сказать о мраморе — я влюблен в руины…»
… Мысль, что стала статуей, снова стала мыслью. …
1995, октябрь
*
С. 115 (стихотворение полностью)
Стихи о русской поэзии
Иванов тютчевские строки
раскрасил ярко и красиво.
Мы так с тобою одиноки —
но, слава Богу, мы в России.
Он жил и умирал в Париже.
Но, Родину не покидая,
и мы с тобой умрем не ближе —
как это грустно, дорогая.
1995, ноябрь
*
С. 116 (стихотворение полностью)
В том вечернем саду
В том вечернем саду, где фальшивил оркестр
духовой и листы навсегда опадали,
музыкантам давали на жизнь, кто окрест
пили, ели, как будто они покупали
боль и горечь, несли их на белых руках,
чтобы спрятать потом в потайные карманы
возле самого сердца, друзья, и в слезах
вспоминали разлуки, обиды, обманы.
В том вечернем саду друг мой шарил рубли
в пиджаке моем, даже — казалось, что плакал,
и кричал, задыхаясь, и снова несли
драгоценный коньяк из кромешного мрака.
И, как Бог, мне казалось, глядел я во мрак,
все, что было — то было, и было напрасно, —
и казалось, что мне диктовал Пастернак,
и казалось, что это прекрасно, прекрасно.
Что нет лучшего счастья под черной звездой,
чем никчемная музыка, глупая мука.
И в шершавую щеку разбитой губой
целовал, как ребенка, печального друга.
1995, ноябрь
*
С. 117
Фет
… О, как интонации схожи
у счастья и горя, друзья.
1995, ноябрь
*
С. 118 (стихотворение полностью)
Прогулка с мальчиком
. А.Р.[24] (Артём Рыжий – сын поэта)
И снег, и улицы, и трубы,
И люди странные, чужие навсегда.
А ты, мой маленький, что поджимаешь губы,
Чуть-чуть прищурившись, ты что-то понял, — да?
Как мать красивая, я над тобой склоняюсь,
сажусь на корточки, как мать, перед тобой
за все, что понял ты, дружок, я извиняюсь,
я каюсь, милый мой, с прикушенной губой.
За поцелуи все, за все ночные сказки,
за ложь прекрасную, что ты не одинок.
Зачем так смотришь ты, зачем так щуришь глазки,
не обвиняй меня, что я могу, дружок.
Мирок мой крохотный, и снег так белоснежен.
«Ты рассужденьями не тронь его, не тронь», —
едва шепчу себе, тебе — до боли нежен —
дыша, мой маленький, в холодную ладонь.
И так мне кажется, что понимаю Бога,
вполне готов его за все простить:
он, сгусток кротости, не создан мыслить строго —
любить нас, каяться и гибнуть, может быть.
1995, ноябрь
*
С. 123
«Вы говорите: “Мысль только…”»
. Ю.Л. Лобанцеву[25]
… Вот что скажу ещё:
будем мы жить, пока
чувства решают всё,
трепет души, стиха.
1995, ноябрь
*
С. 124 (стихотворение полностью)
«Ходил-бродил по свалке нищий…»
Ходил-бродил по свалке нищий
и штуки-дрюки собирал —
разрыл клюкою пепелище,
чужие крылья отыскал.
Ну что же ты, лети, бедняга,
не бойся больше ничего.
Ты — здесь никто, дурак, бродяга —
там будешь ангелом Его.
Но оправданье было веским,
он прошептал его: «Заметь,
мне на земле проститься не с кем,
чтоб в небо белое лететь».
1995
*
С. 125
Девочки-монашки в городском саду
… Вот бы кто с любовью,
чтоб меня спасти,
тихо к изголовью
— Господи, прости! —
просто сел, родные,
что-то нашептал.
Чтоб совсем иные
я стихи писал.
1995, ноябрь
*
С. 232 (стихотворение полностью)
«Вот и мучаюсь в догадках…»
………. «Перед вами торт «Букет»
………………………….. Словно солнца закат — розовый
…………………………. Прекрасен как сок берёзовый»
…………………………………………………. Надпись на торте
Вот и мучаюсь в догадках,
отломив себе кусок, —
кто Вы, кто Вы, автор сладких,
безупречных нежных строк?
Впрочем, что я, что такого —
в мире холод и война.
Ах, далёк я от Крылова,
и мораль мне не нужна.
Я бездарно, торопливо
объясняю в двух словах —
мы погибнем не от взрыва
и осколков в животах.
В этот век дремучий, страшный
открывать ли Вам секрет? —
мы умрём от строчки Вашей:
«Перед вами торт “Букет”…»
1996
*
С. 234
«В одной гостиничке столичной…»
… Что делать, Пушкина убили,
прелестниц нету, пью один.
1996
*
С. 258 (стихотворение полностью)
«В белом поле был пепельный бал…»
«В белом поле был пепельный бал…»[33]—
вслух читал, у гостей напиваясь,
перед сном как молитву шептал,
а теперь и не вспомнить, признаюсь.
Над великой рекой постою,
где алеет закат, догорая.
Вы вошли слишком просто в мою
жизнь — играючи и умирая.
Навязали свои дневники,
письма, комплексы, ветви сирени.
За моею спиной у реки
вы толпитесь, печальные тени.
Уходите, вы слышите гул —
вроде грохота, грома, раската.
Может быть, и меня полоснул
тонким лезвием лучик заката.
Не один ещё юный кретин
вам доверит грошовое горе.
Вот и всё, я побуду один,
Александр, Иннокентий, Георгий[34].
1997
*
С. 270 (стихотворение полностью)
«Евгений Александрович Евтушенко…»
Евгений Александрович Евтушенко в красной рубахе,
говорящий, что любит всех женщин, —
суть символ эпохи,
ни больше, не меньше,
ни уже, ни шире.
Я был на его концерте
и понял, как славно жить в этом мире.
Я видел бессмертье.
Бессмертье плясало в красной
рубахе, орало и пело
в рубахе атласной
навыпуск — бездарно и смело.
Теперь кроме шуток:
любить наших женщин
готовый, во все времена находился счастливый придурок.
…И в зале рыдают, и зал рукоплещет.
1997
*
С. 281
«Так гранит покрывается наледью…»
… Я родился — доселе не верится —
в лабиринте фабричных дворов
в той стране голубиной, что делится
тыщу лет на ментов и воров.
Потому уменьшительных суффиксов
не люблю, и когда постучат
и попросят с улыбкою уксуса,
я исполню желанье ребят. …
… безобразное — это прекрасное,
что не может вместиться в душе. …
*
С. 283 (стихотворение полностью)
«Снег за окном торжественный и гладкий…»
Снег за окном торжественный и гладкий,
пушистый, тихий.
Поужинав, на лестничной площадке
курили психи.
Стояли и на корточках сидели
без разговора.
Там, за окном, росли большие ели —
деревья бора.
План бегства из больницы при пожаре
и все такое.
…Но мы уже летим в стеклянном шаре.
Прощай, земное!
Всем всё равно куда, а мне — подавно,
куда угодно.
Наследственность плюс родовая травма —
душа свободна.
Так плавно, так спокойно по орбите
плывет больница.
Любимые, вы только посмотрите
на наши лица!
1997
*
С. 304 (стихотворение полностью)
Писатель
Как таксист, на весь дом матерясь,
за починкой кухонного крана,
ранит руку и, вытерев грязь,
ищет бинт, вспоминая Ивана
Ильича, чуть не плачет, идет
прочь из дома: на волю, на ветер —
синеглазый худой идиот,
переросший трагедию Вертер —
и под грохот зеленой листвы
в захламленном влюбленными сквере
говорит полушепотом: «Вы,
там, в партере!»
1997
*
С. 319 (стихотворение полностью)
«Эмалированное судно…»
Эмалированное судно,
окошко, тумбочка, кровать,
жить тяжело и неуютно,
зато уютно умирать.
Лежу и думаю: едва ли
вот этой белой простыней
того вчера не укрывали,
кто нынче вышел в мир иной.
И тихо капает из крана.
И жизнь, растрепана, как бл***,
выходит как бы из тумана
и видит: тумбочка, кровать…
И я пытаюсь приподняться,
хочу в глаза ей поглядеть.
Взглянуть в глаза и — разрыдаться
и никогда не умереть.
1997
*
С. 327 (стихотворение полностью)
«Красавица в осьмнадцать лет…»
Красавица в осьмнадцать лет,
смотри, как тихо мы стареем:
всё тише музыка и свет
давно не тот, и мы робеем,
но всё ж идем в кромешный мрак.
Но, слышишь, музыка иная
уже звучит, негромко так,
едва-едва, моя родная.
Когда-нибудь, когда-нибудь,
когда не знаю, но наверно
окажется прекрасным путь,
казавшийся когда-то скверным.
В окно ворвутся облака,
прольётся ливень синеокий.
И музыка издалека
сольётся с музыкой далекой.
В сей музыкальный кавардак
войдут две маленькие тени —
от летней музыки на шаг,
на шаг от музыки осенней.
1997
*
С. 365 (стихотворение полностью)
«Ни разу не заглянула ни…»
Ни разу не заглянула ни
в одну мою тетрадь.
Тебе уже вставать, а мне
пора ложиться спать.
А то б взяла стишок, и так
сказала мне: дурак,
тут что-то очень Пастернак,
фигня, короче, мрак.
А я из всех удач и бед
за то тебя любил,
что полюбил в пятнадцать лет,
и невзначай отбил
у Гриши Штопорова, у
комсорга школы, блин.
Я, представляющий шпану
Спортсмен-полудебил.
Зачем тогда он не припер
меня к стене, мой свет?
Он точно знал, что я боксер.
А я поэт, поэт.
1998
*
С. 382
«Есть фотография такая…»
……………………………………………………. Я памятник себе воздвиг нерукотворный…
……………………………………………………. А.С. Пушкин
……………………………………………………. …Мной сочиненных. Вспоминал
……………………………………………………. Я также то, где я бывал.
……………………………………………………. Н.А. Некрасов
… я видел свет первоначальный,
был этим светом ослеплен.
Его я предал. Бей, покуда
еще умею слышать боль,
или верни мне веру в чудо,
из всех контор меня уволь.
1998
*
С. 384 (стихотворение полностью)
«Июньский вечер. На балконе…»
Июньский вечер. На балконе
уснуть, взглянув на небеса.
На бесконечно синем фоне
горит заката полоса.
А там — за этой полосою,
что к полуночи догорит, —
угадываемая мною
музыка некая звучит.
Гляжу туда и понимаю,
в какой надежной пустоте
однажды буду и узнаю:
где проиграл, сфальшивил где.
1998
*
С. 390 (стихотворение полностью)
Паровоз
С зарплаты рубль — на мыльные шары,
на пластилин, на то, что сердцу мило.
Чего там только не было, всё было,
все сны — да-да — советской детворы.
А мне был мил огромный паровоз —
он стоил чирик — черный и блестящий.
Мне грезилось: почти что настоящий!
Звезда и молот украшали нос.
Летящий среди дыма и огня
под злыми грозовыми облаками,
он снился мне. Не трогайте руками!
Не трогаю, оно — не для меня.
Купили бы мне этот паровоз,
теперь я знаю, попроси, заплачь я —
и жизнь моя сложилась бы иначе,
но почему-то не хватало слез.
Ну что ж, лети в серебряную даль,
вези других по золотой дороге.
Сидит безумный нищий на пороге
вокзала, продает свою печаль.
1998
*
С. 391
«Россия. Глухомань. Зима…»
Россия. Глухомань. Зима.
Но если не сходить с ума,
на кончике карандаша
уместится душа. …
1998
*
С. 402
Сентиментальное послание А. Леонтьеву в город Волгоград, дабы он сие на музыку положил и исполнял на скуке под гитару
……………………………………………………… В бананово-лимонном Петрограде…
………………………………………………………………………. Александр Леонтьев
… Менты, очищая газоны от бомжей, два трупа найдут.
Поплачут прекрасные жены. И хачиков в дом приведут. …
1998
*
С. 416 (стихотворение полностью)
«Мне холодно, читатель, мне темно…»
Мне холодно, читатель, мне темно,
но было бы темней и холодней,
не будь тебя, ведь мы с тобой — одно,
и знаю я — тебе ещё трудней,
сложней, читатель, потому — прости,
а я прощу неведомый упрёк,
что листик этот не собрал в горсти,
не разорвал, не выбросил, не сжёг.
1999
*
С. 442 (стихотворение полностью)
Море
В кварталах дальних и печальных, что утром серы и пусты, где выглядят смешно и жалко сирень и прочие цветы, есть дом шестнадцатиэтажный, у дома тополь или клен стоит, ненужный и усталый, в пустое небо устремлен, стоит под тополем скамейка и, лбом уткнувшийся в ладонь, на ней уснул и видит море писатель Дима Рябоконь[70].
Он развязал и выпил водки, он на х*р из дому ушел, он захотел уехать к морю, но до вокзала не дошел. Он захотел уехать к морю, оно страдания предел. Проматерился, проревелся и на скамейке захрапел.
Но море сине-голубое, оно само к нему пришло и, утреннее и родное, заулыбалося светло. И Дима тоже улыбался. И, хоть недвижимый лежал, худой, и лысый, и беззубый, он прямо к морю побежал. Бежит и видит человека на золотом на берегу. А это я никак до моря доехать тоже не могу — уснул, качаясь на качели, вокруг какие-то кусты. В кварталах дальних и печальных, что утром серы и пусты.
1999
*
С. 443 (стихотворение полностью)
«Я на крыше паровоза ехал в город Уфалей…»[71]
Я на крыше паровоза ехал в город Уфалей
и обеими руками обнимал моих друзей —
Водяного с Черепахой, щуря детские глаза.
Над ушами и носами пролетали небеса.
Можно лечь на синий воздух и почти что полететь,
на бескрайние просторы влажным взором посмотреть:
лес налево, луг направо, лесовозы, трактора.
Вот бродяги-работяги поправляются с утра.
Вот с корзинами маячат бабки, дети — грибники.
Моют хмурые ребята мотоциклы у реки.
Можно лечь на теплый ветер и подумать-полежать:
может, правда нам отсюда никуда не уезжать?
А иначе даром, что ли, желторотый дуралей —
я на крыше паровоза ехал в город Уфалей!
И на каждом на вагоне, волей вольною пьяна,
«Приму» ехала курила вся свердловская шпана.
1999
*
С. 445 (стихотворение полностью)
Осень
Уж убран с поля начисто турнепс
и вывезены свекла и капуста.
На фоне развернувшихся небес
шел первый снег, и сердцу было грустно.
Я шел за снегом, размышляя о
бог знает чем, березы шли за мною.
С голубизной мешалось серебро,
мешалось серебро с голубизною.
1999
*
С. 449 (стихотворение полностью)
Гимн кошке
Ты столь паршива, моя кошка,
что гимн слагать тебе не буду.
Давай, гляди в свое окошко,
пока я мою здесь посуду.
Тебя я притащил по пьянке,
была ты маленьким котенком.
И за ушами были ранки.
И я их смазывал зеленкой.
Единственное, что тревожит —
когда войду в пределы мрака,
тебе настанет крышка тоже.
И в этом что-то есть однако.
И вот от этого мне страшно.
И вот поэтому мне больно.
А остальное все — не важно.
Шестнадцать строчек. Ты довольна?
1999
*
С. 456 (стихотворение полностью)
«Так я понял: ты дочь моя, а не мать…»
Так я понял: ты дочь моя, а не мать,
только надо крепче тебя обнять
и взглянуть через голову за окно,
где сто лет назад, где давным-давно
сопляком шмонался я по двору
и тайком прикуривал на ветру,
окружен шпаной, но всегда один —
твой единственный, твой любимый сын.
Только надо крепче тебя обнять
и потом ладоней не отнимать
сквозь туман и дождь, через сны и сны.
Пред тобой одной я не знал вины.
И когда ты плакала по ночам,
я, ладони в мыслях к твоим плечам
прижимая, смог наконец понять,
понял я: ты дочь моя, а не мать.
И настанет время потом, потом —
не на черно-белом, а на цветном
фото, не на фото, а наяву
точно так же я тебя обниму.
И исчезнут морщины у глаз, у рта,
ты ребенком станешь — о, навсегда! —
с алой лентой, вьющейся на ветру.
…Когда ты уйдешь, когда я умру.
1999
*
С. 457
«Я зеркало протру рукой…»
Я зеркало протру рукой
и за спиной увижу осень.
И беспокоен мой покой,
и счастье счастья не приносит. …
*
С. 467 (стихотворение полностью)
«В наркологической больнице…»
В наркологической больнице
с решеткой черной на окне
к стеклу прильнули наши лица,
в окне Россия, как во сне.
Тюремной песенкой отпета,
последним уркой прощена
в предсмертный час, за то что, это,
своим любимым не верна.
Россия — то, что за пределом
тюрьмы, больницы, ЛТП.
Лежит Россия снегом белым
и не тоскует по тебе.
Рук не ломает и не плачет
с полуночи и до утра.
Все это ничего не значит.
Отбой, ребята, спать пора!
1999
*
С. 469 (стихотворение полностью)
«Мне не хватает нежности в стихах…»
Мне не хватает нежности в стихах,
а я хочу, чтоб получалась нежность —
как неизбежность или как небрежность.
И я тебя целую впопыхах,
О муза бестолковая моя!
Ты, отворачиваясь, прячешь слезы.
А я реву от этой жалкой прозы,
лица не пряча, сердца не тая.
Пацанка, я к щеке твоей прилип.
Как старики, как ангелы, как дети,
мы станем жить одни на целом свете.
Ты всхлипываешь, я рифмую «всхлип».
1999
*
С. 485 (стихотворение полностью)
«Ты танцевала, нет — ты танцевала…»
Ты танцевала, нет — ты танцевала, ты танцевала,
я точно помню — водки было мало, а неба много. Ну да,
ей-богу, это было лето. И до рассвета свет фонаря был
голубого цвета. Ты все забыла. Но это было. А еще ты пела.
Листва шумела. Числа какого? Разве в этом дело…
Не в этом дело!
А дело вот в чем: я вру безбожно, и скулы сводит, что
в ложь, и только, влюбиться можно.
А жизнь проходит.
2000
*
С. 487 (стихотворение полностью)
«Зеленый змий мне преградил дорогу…»
Зеленый змий мне преградил дорогу
к таким непоборимым высотам,
что я твержу порою: слава богу,
что я не там.
Он рек мне, змий, на солнце очи щуря:
— Вот ты поэт, а я зеленый змей,
закуривай, присядь со мною, керя,
водяру пей.
Там, наверху, вертлявые драконы
пускают дым, беснуются — скоты,
иди в свои промышленные зоны,
давай на «ты».
Ступай, — он рек, — вали и жги глаголом
сердца людей, простых Марусь и Вась,
раз в месяц наливаясь алкоголем,
неделю квась.
Так он сказал, и вот я здесь, ребята,
в дурацком парке радуюсь цветам
и девушкам, а им того и надо,
что я не там.
2000
*
С. 500 (стихотворение полностью)
«И вроде не было войны…»
И вроде не было войны,
но почему коробит имя
твое в лучах такой весны,
когда глядишь в глаза жены
глазами дерзкими, живыми?
И вроде трубы не играли,
не обнимались, не рыдали,
не раздавали ордена,
протезы, звания, медали,
а жизнь, что жив, стыда полна?
2000
*
С. 507
«Свернул трамвай на улицу Титова…»
… весь выигрыш поставивший на слово, …
2000–2001
*
С. 508 (стихотворение полностью)
«Из школьного зала…»
Из школьного зала —
в осенний прозрачный покой.
О, если б ты знала,
как мне одиноко с тобой…
Как мне одиноко,
и как это лучше сказать:
с какого урока
в какое кино убежать?
С какой перемены
в каком направленье уйти?
Со сцены, со сцены,
со сцены, со сцены сойти.
2000–2001
*
С. 513 (стихотворение полностью)
«Городок, что я выдумал…»
Городок, что я выдумал и заселил человеками,
городок, над которым я лично пустил облака,
барахлит, ибо жил, руководствуясь некими
соображениями, якобы жизнь коротка.
Вырубается музыка, как музыкант ни старается.
Фонари не горят, как ни кроет их матом электрик-браток.
На глазах, перед зеркалом стоя, дурнеет красавица.
Барахлит городок.
Виноват, господа, не учел, но она продолжается,
всё к чертям полетело, а что называется мной,
то идет по осенней аллее, и ветер свистит-надрывается,
и клубится листва за моею спиной.
2000–2001
______________________________________________________________________________