такое новое направление в бизнесе как требование экономического развития между наукой
4 причины соединить науку и бизнес
Современный бизнес нуждается в научном подходе едва ли не больше, чем в инновационных технологиях. Десять лет назад я был аспирантом и младшим научным сотрудником Геологического института РАН. А затем соврешил переход из науки в бизнес и по сей день считаю, что именно научная база помогла мне успешно вести дела.
Бизнес зависит от научных разработок
На протяжении всей истории инновации приводили к революциям в науке, а вслед за этим меняли и жизнь общества в целом (например, навигационные инструменты помогали в открытии новых земель и приводили к усилению торговли). Но если раньше эти процессы шли довольно медленно, то сейчас коммерциализация научных решений происходит в течение нескольких лет. В развитых странах инновационные разработки на 70% финансируют частные компании. В России пока основные средства на развитие науки выделяет государство, и это сказывается как на медленном темпе роста бизнеса, так и на отставании в технической сфере.
Если у бизнеса есть прямой контакт с наукой, то это дает возможность быть в авангарде, даже если сама сфера не связана с технологиями. «Камневеды» занимаются продажей кристаллов, окаменелостей, минералов. И именно глубокие научные познания руководителя и сотрудников позволяют правильно оценивать находки, составлять коллекции, снимать документальные фильмы для популяризации. Эти и другие действия позволяют повысить средний чек и добиться роста.
Научное мышление помогает принимать правильные решения
Научный метод позволяет изучать мира систематическим, воспроизводимым образом. Для начала стоит найти общий вопрос, основанный на личном опыте. Например, что подталкивает клиента к покупке дорогого товара? Затем стоит сформулировать гипотезу, которая может разрешить загадку и создаст проверяемый прогноз. Это может быть предположение, что чаще всего люди тратят сумму выше средней, если раз в месяц действует 15% скидка на весь товар. После этого стоит собрать данные для проверки прогноза и, наконец, оценить свое предположение относительно конкурирующих гипотез.
Этот способ мышления ответственен за расширение нашего понимания природы в течение последних несколько веков. Сейчас он входит в миры политики, бизнеса и маркетинга, давая объяснения, почему люди поступают так или иначе и как влиять на их поведение. Огромный пласт исследований в микроэкономике и социальной психологии позволяют предпринимателю грамотнее организовывать пространство магазина, составлять рекламные акции не на основе интуиции, а на базе результатов научных опросов и экспериментов. Книги популяризатора психологии Роберта Чиалдини, лауреата Нобелевской премии Даниэла Канемана, профессора психологии и поведенческой экономии Дэна Ариели и многих других ученых дают куда большее представление о ведении бизнеса, чем выступления коучей и мотиваторов.
В науке принято опираться на скептические оценки
Беда многих предпринимателей — излишний оптимизм, недооценка требуемых вложений и склонность к риску. Так что многим бизнесменам пригодился бы принцип «Мысли как ученый», а именно будь осторожен. Внедряя инновации, ученые стараются найти баланс между любопытством, интуицией и скептицизмом. Чтобы избежать предвзятости и не полагаться всецело на одну идею, они используют внешние и внутренние экспертные оценки и рандомизированные контрольные испытания.
Кажется, что в компании это сложно применить. Но на практике достаточно приглашать кого-то не из вашей команды и даже отрасли, чтобы люди критически оценивали ваши наработки. Опросы потребителей и экспертов (правда, все анкеты и интервью должны опираться на четкую методологию) позволяют бизнесу двигаться в верном направлении. И популярное сейчас customer development — это применение социологических разработок в бизнесе.
В науке есть баланс между сотрудничеством и конкуренций
Лучшие ученые охотно конкурируют и сотрудничают друг с другом. Когда проблемы становятся все сложнее, ученые создают лучшую команду, даже если партнер — опасный конкурентом. Обмен данными особенно необходим для решения проблем, лежащих на стыке разных сфер, таких как кибербезопасность, экология или биотехнологии.
На рынке продажи камней не так много игроков, и поэтому можно было бы ожидать, что за каждого клиента идет ожесточенная борьба. Но вместо этого разные компании сотрудничают: если у нас срочно захотят закупить крупную партию товара, которого не хватает, то «Камневеды» обращаются к конкурентам. Такая взаимопомощь помогает всем оставаться на плаву и быстро справляться со сложностями.
Взгляд на будущее бизнеса: пять тенденций постцифровой эпохи
Сейчас внедрение цифровых технологий — стратегический приоритет для любого бизнеса. В октябре-декабре 2018 года аналитики Accenture опросили почти 6700 топ-менеджеров компаний в 27 странах мира: подавляющее большинство в 94% заверили, что темпы внедрения инноваций в их компаниях за последние три года ускорились. Еще 6% заявили о том, что эти темпы остались прежними, об их замедлении не рапортовал никто.
Рано или поздно, уверяют авторы исследования Accenture Technology Vision 2019, каждая компания столкнется с кризисом: если изначально цифровые технологии обеспечивали ее бизнесу конкурентное преимущество, что же делать, когда они окажутся доступны всем? Какие меры нужно предпринять, чтобы вновь начать выделяться?
В этом и заключается особенность так называемого постцифрового мира — не буквальный отказ от цифровых технологий, а развитие собственных цифровых компетенций, чтобы выделяться на общем фоне. В своем исследовании аналитики Accenture выделили пять главных, по их мнению, тенденций постцифровой эпохи, зная которые, предпринимателю будет легче приспособить свой бизнес к будущему.
1. Понимание особенностей РИРК
Чтобы обратить на себя внимание в условиях конкуренции в постцифровую эпоху, компании должны будут освоить новый набор перспективных технологий. Эти технологии станут важным катализатором изменений в мире, где каждая отрасль уже обладает большим арсеналом цифровых инструментов.
Ключевым набором новых технологий является РИРК. Это аббревиатура, включающая в себя четыре направления: технологии распределенных реестров (Р), искусственного интеллекта (И), расширенной реальности (Р) и квантовых вычислений (К). Чтобы оказаться на гребне следующей волны инноваций и развития, бизнесу необходимо освоить РИРК как группу новейших технологий. Но уже сегодня отдельные технологии РИРК меняют ситуацию в различных отраслях экономики:
Как показала история, взаимопроникновение подобных наборов технологий в течение короткого периода времени может вызывать серьезные изменения, в ходе которых меняется облик целых отраслей экономики. РИРК окажет тот же эффект: правила игры изменятся.
В настоящее время 89% предприятий экспериментируют с одной или несколькими технологиями РИРК, видя в них свое будущее конкурентное преимущество, и наращивают инвестиции в РИРК. Отдельные технологии РИРК находятся на разных этапах принятия и внедрения, но уже есть первая группа компаний, использующих их для повышения своей конкурентоспособности. Когда начнет проявляться совокупная мощь технологий РИРК, компаниям, которые начнут применять их слишком поздно, вероятно, уже не удастся догнать идущих впереди.
2. Более близкое знакомство с клиентами
Технологии, которые выбирают потребители, интегрируются в их жизнь и становятся частью их идентичности. Благодаря инновациям компании смогли использовать эту цифровую идентичность, чтобы выработать глубокое понимание своей целевой аудитории. В постцифровую эпоху у бизнеса будут постоянные, персонализированные отношения с отдельными потребителями с учетом их уникальной технологической идентичности. Эта возможность предполагает большую ответственность, но взамен дает постоянное понимание потребностей клиентов, необходимое для лидерства в постцифровом мире.
83% участников опроса Accenture согласны, что цифровая демография — это хороший способ выявления незаполненных рыночных ниш
A. Изменение отношений на партнерские
Изначально компании использовали информацию, полученную из цифровой идентичности человека, для оптимизации разовых взаимодействий с клиентами. Но по мере распространения цифровых технологий руководители компаний стали работать и над тем, чтобы улучшить клиентский опыт и сделать его более продолжительным.
В наступающую постцифровую эпоху для компаний создается петля обратной связи: любое действие клиента (как в работе, так и в частной жизни) становится источником информации о его будущих потребностях. Это помогает предприятиям сформировать постоянно обновляемую базу знаний о клиентах, используя которую, можно находить с ними точки соприкосновения. Теперь цель компаний состоит в том, чтобы стать постоянным и надежным партнером в жизни клиентов. Понимая, какие технологии люди выбирают и как они их используют, конкретные компании, подобно самим технологиям, могут укорениться в жизни человека и предоставлять то, что ему действительно нужно.
B. Установление доверия
По мере изучения возможностей индивидуализации компаниям придется столкнуться с новыми вызовами и проблемами, например с тем, что иногда потребители хотят повышать уровень присутствия технологий в своей жизни, а когда — нет. То же самое относится и к уровню индивидуализации. Существует грань между «полезным» и «отталкивающим», и, более того, она варьируется для каждого отдельного человека. Если компании хотят развивать персонализированные отношения с потребителями, они должны чувствовать этот тонкий и непрерывно меняющийся баланс между персонализацией и конфиденциальностью.
C. Переосмысление отношений
Интеграция нового опыта в жизнь клиентов требует постоянного и глубокого осознания их потребностей. Такое понимание выстраивается на прочной основе доверия, которую компании должны поддерживать в рамках каждого взаимодействия с потребителем. И те, кто уже сегодня начал решать эту проблему, достигнут нового уровня постоянного понимания клиента, которое необходимо для лидерства в постцифровом мире.
3. Расширение возможностей сотрудника как «человека+»
Сотрудник становится «человеком+», если он обладает новыми технологическими возможностями, объединенными с его собственными навыками и опытом. Сегодняшние сотрудники могут использовать новейшие технологии, чтобы переосмыслить свои текущие роли и отыскать новые, инновационные способы меняться и преуспевать в постцифровую эпоху. Проблема в том, что компании по-прежнему набирают, нанимают и управляют персоналом образца прошлых лет. Чтобы добиться успеха в новую эру, нужно создавать на рабочем месте культуру непрерывного обучения.
«Человек+» быстро меняет должности и организации, опережая скорость традиционного подбора персонала, а нынешний уровень инвестиций в обучение и переподготовку кадров не решает проблем, связанных с повышенной мобильностью сотрудников. Чтобы идти в ногу со временем, нужно переосмыслить методы найма и обучения персонала и применять подходы, которые лучше соотносятся с гибкостью «людей+». Например, поиск скрытых талантов уже имеющихся сотрудников и обеспечение оптимального распределения текущего персонала по новым должностям. С повышением мобильности сотрудников знания и навыки распределяются все больше, потому компании адаптируют технологические стратегии так, чтобы управление знаниями соответствовало эпохе «людей+».
Топ-менеджеры признают, что в борьбе за квалифицированные кадры самое важное — не то, кем человек является на старте, а то, как далеко он может пойти. Превращение сотрудников в «людей+» расширило возможности персонала сильнее, чем руководство компаний могло себе представить всего несколько лет назад. Это одна из самых больших побед эпохи цифровой трансформации. Организации могут опираться на сотрудников, постоянно совершенствующих комплекс своих знаний и навыков, для широкомасштабного внедрения инноваций.
4. Защитить всех, чтобы обезопасить себя
В современных цифровых экосистемах, подключенных к интернету, кибератаки могут достигать беспрецедентных масштабов. Все большая часть физического мира попадает под цифровое управление, поэтому потенциально опасные последствия этих атак будут постоянно возрастать. Инцидент, который когда-то наносил ущерб одному предприятию, теперь может шириться и усугубляться, угрожая партнерским организациям компании, целой отрасли или даже крупным составляющим всей экономики. Организации должны научиться взаимодействовать в области информационной безопасности и рассматривать такое сотрудничество как основу построения партнерских отношений.
Экосистемные угрозы требуют экосистемных решений. Сотрудничество и взаимосвязь предприятий может быть и несет риски, но является также подспорьем к усилению общей безопасности
Современный подход к безопасности предприятия означает отход от мышления по принципу «моя компания — прежде всего». Возникающие сегодня угрозы требуют совместных действий. Чем раньше компании начнут создавать партнерства по безопасности, отражающие их участие в общей экосистеме, тем быстрее они начнут строить более устойчивый бизнес. В мире, построенном на экосистемах, безопасность больше не рассматривается как защита одной организации — она касается всех.
5. Как открыть рынки мгновенного действия
В постцифровом мире каждое мгновение станет для вас потенциальным моментом открытия рынка — и шансом на соответствие огромным ожиданиям новой эпохи. Прямой цифровой доступ к клиентам и мощные средства аналитики дают возможность разработать инновационные стратегии персонализации. Сложный набор внутренних технологических решений позволяет предприятиям быстро переориентировать свои усилия в соответствии с требованиями рынка. Компании должны будут объединить эти возможности, чтобы поймать момент и захватить рынок.
Что значит «поймать момент» применительно к рынку? Это возможность доставить продукты или услуги конкретному клиенту в конкретный момент, когда они необходимы. Мир шел к этой цели с начала использования цифровых технологий, и в постцифровую эпоху это наконец становится возможным. Новые технологии позволяют потребителям получать доступ к персонализированным продуктам и услугам по требованию, а предприятиям — быстрее и дешевле производить продукты с возможностями адаптации к требованиям клиента. Эта комбинация привела к тому, что ожидания потребителей постоянно растут. В постцифровую эпоху будет недостаточно производить либо продукты с возможностью адаптации, либо продукты и услуги по индивидуальному заказу или по запросу. Люди ожидают и того, и другого.
Рост «рынков мгновенного действия» означает, что каждый отдельный отрезок времени — это шанс предоставить новый продукт или услугу по требованию конкретного клиента. А когда компании уже способны, допустим, поставлять продукты в нужный момент, они могут адаптировать свои методы детального прогнозирования спроса так, чтобы заглядывать все дальше в будущее. Следующая задача — научиться предвосхищать крупные рыночные тенденции, чтобы получать достаточный запас времени для разработки новых стратегий.
Компании, которые используют технологическую стратегию для удовлетворения растущих ожиданий клиентов, в будущем окажутся далеко впереди конкурентов. Их продукция будет оставаться актуальной в условиях постоянно меняющихся потребностей клиентов, партнеров или сотрудников. Именно это позволит им выделиться в постцифровую эпоху растущих ожиданий.
Деньги на НИИЧАВО: почему наука в России так далека от бизнеса
Об авторе: Ольга Бычкова, доцент факультета социологии и руководитель Центра STS (Science and Technology Studies) Европейского университета в Санкт-Петербурге. Руководит магистерской программой «Технологии и инновации». Приглашенный эксперт «Проекта 5–100», который был призван адаптировать российские вузы к мировым стандартам. В 2016–2018 годах входила в Общественный совет при Министерстве промышленности и торговли. Кандидат социологических наук, доктор философии.
Как финансируют науку
Мы часто слышим, что фундаментальная наука финансируется недостаточно. Хотя начиная с 2000-х годов расходы на науку постепенно растут практически во всех странах, включая Россию. Если в 2010-м на фундаментальные исследования из федерального бюджета было направлено ₽82,2 млрд, то к 2019 году сумма выросла до ₽252,2 млрд.
Однако получить эти средства непросто. Деньги на фундаментальную науку в нашей стране выделяет только одна структура — Российский научный фонд (РНФ). До недавнего времени был еще Российский фонд фундаментальных исследований. Но в 2021 году все фонды передаются в РНФ.
Академическое сообщество обеспокоено тем, что у нас фактически появляется монополист. Это порождает большую конкуренцию среди ученых-исследователей, и чаще всего эта конкуренция плохого качества. К тому же рассчитывать на финансирование от РНФ могут далеко не все.
Здесь действует сложная система отбора. В любой стране есть стратегия научно-технического развития. У нас новую редакцию такой стратегии выпустили в марте 2021 года, в ней описаны приоритетные направления развития науки и технологий — цифровые и «зеленые» технологии, медицина, противодействие источникам опасности для общества, экономики и государства и пр.
Когда ты подаешь заявку на грант в РНФ, предполагается, что ты поставишь галочку возле одного из этих приоритетных направлений. Поэтому гуманитарии сейчас находятся в более сложной ситуации. Мне, как социологу, тяжело доказать, что я, допустим, приношу пользу для военной безопасности России. Да и не очень-то хочется. Есть две графы — «Противодействие угрозам» и «Вызовы обществу», и это единственные понятные графы, в которые попадают социальные и гуманитарные науки. Но часто даже под эти галочки наши исследования не подходят.
Фактически наш РНФ — это калька американского фонда, его даже назвали по образцу США. И вроде бы получается, что в Америке в отдельных дисциплинах тоже один монополист, как и в России. На что же нам жаловаться?
Дело в том, что Россия — одна из немногих стран мира, где явно виден перекос в финансировании науки в сторону государственного сектора. У нас около 60% средств на всю науку — и прикладную, и фундаментальную — это деньги госбюджета. В США эта доля составляет максимум 23%, в которые входит NSF. Большую часть дает предпринимательский сектор.
У нас же ситуация перевернутая. Вдобавок тем бизнесом, который поддерживает науку в России, часто оказываются госкорпорации. Но едва ли их можно считать бизнесом в полном смысле слова.
Какого оборудования не хватает
Кроме того, если говорить о естественных науках, то основная часть их расходов — это оборудование. И потребности в оборудовании будут постоянно расти.
Например, сейчас становится все более актуальной проблема климата. А для построения климатических моделей нужны суперкомпьютеры. Нескольких существующих российских суперкомпьютеров недостаточно — у нас очень много научных организаций, и оборудования для них не хватает даже в Москве и Петербурге, я уже молчу про регионы. Поэтому мы отстаем в развитии теорий, построении высокоточных моделей.
Эту проблему пытались решить, например, в рамках программы инновационного развития. Начиная с 2010 года создавали центры коллективного пользования (ЦКП). При такой модели оборудование закупается для одного университета, но им могут пользоваться и другие университеты города. Это удобно: вкладываешь средства в покупку, все приезжают на одну площадку, в результате появляется какой-то научный продукт. В период с 2001 по 2020 год создали около 560 подобных центров в стране в различных дисциплинарных направлениях — от астрономии до биомедицинских и инженерных наук.
Однако возникло несколько проблем. Например, в расходах на ЦКП никак не предусмотрели обслуживание, детали и вероятность поломок оборудования. В итоге оборудование покупали, ставили в комнату и комнату закрывали на ключ. Это один вариант. Второй — станок передавали в пользование частной компании, которая пускала к себе студентов университетов. Это в принципе незаконно: оборудование-то государственное!
Так появились центры-призраки, как описывают их сами ученые. Оборудование есть, помещение есть, но нет реагентов, ставок обслуживающего персонала и прочего. Так ЦКП и стоит без дела. Или используется, но неформальным образом.
Зачем бизнесу наука
Если мыслить в терминах экономической теории, то теоретическое фундаментальное знание представляет собой некое общественное благо. Это идея, которую придумывают ученые и которая когда-нибудь сможет принести всем пользу. Почему бизнес во многих странах готов за нее платить?
Одно из распространенных убеждений состоит в том, что очень часто прорывные технологии проявляются именно на самой ранней стадии разработки идеи. И если ты финансируешь фундаментальные исследования, то в процессе есть шанс обнаружить разработку, которая потом может выйти на рынок в виде определенной технологии. И технологию можно будет продавать.
Что же мешает им запустить финансирование? Счетная палата в своем отчете за 2020 год предположила, что одна из проблем — в токсичности большого количества госденег в секторе исследований и разработок. Здесь можно выделить два вида такой токсичности.
Во-первых, это токсичность использования бюджетных средств. Когда есть государственный оборонный заказ, средства часто используются университетами и НИИ не на решение действительно актуальных проблем, а на какие-то свои, нередко нерелевантные для общества и экономики темы. Или на технологии, которые давно устарели либо имеют технические недостатки, вроде истории с «Сухим» — на сложности предпродажного обслуживания, ремонта и технической поддержки указывала в прошлом году Государственная транспортная лизинговая компания.
Вдобавок эти средства распределяются среди ограниченного набора исследовательских структур, которые становятся олигополистами и теряют стимул работать на рыночный спрос. Ведь им и так дают деньги. Один из примеров такой коллаборации — «Вертолеты России» и НИЦ «Институт им. Н.Е. Жуковского».
Вторая проблема связана с избыточным требованием к отчетности, в том числе бумажной, с процедурами контроля за результатами расходования средств. Все это, по мнению экспертов Счетной палаты, во многом объясняет, почему госфинансирование не идет на удовлетворение запросов малого и среднего инновационного бизнеса.
При этом в России сегодня один из самых высоких уровней веры в науку в обществе. У нас большой процент технооптимистов, которые считают, что наука и технологии двигают нас в сторону улучшений. Предприниматели в этом плане, наверное, мало отличаются от остального населения.
И все-таки бизнес ожидает, что у любого теоретического знания будет прикладной результат. В чистую фундаментальную науку мало кто верит.
Если взять все средства, выделяемые на науку и бизнесом, и государством, то их распределение в России и Америке окажется очень похожим. В США, по данным за 2019 год, только 17% общих расходов на науку шли на фундаментальное направление, 20% — на прикладные исследования, 63% — на разработки. В России цифры отличаются буквально на 1–2 п.п.
Но здесь нужно помнить, что у нас по сравнению с развитыми странами вообще очень мало денег идет на науку. Стандартная цифра для большинства государств — от 4% ВВП. В России — 1% ВВП, причем до этой цифры мы дошли недавно. К тому же ВВП у нас разный.
Как помирить Бора и Эдисона
Когда мы говорим о распределении средств между фундаментальными, прикладными исследованиями и разработками, то чаще всего нам представляется некая конкуренция и даже конфликт. По этому поводу есть замечательное исследование американского политолога Дональда Стоукса, который сначала был профессором в Университете Мичигана, потом работал в Принстоне.
Посмотрев на историю науки и разработок в XX веке, он написал книгу «Квадрант Пастера».
Его основной тезис заключался в том, что мы слишком линейно воспринимаем инновации. Мы представляем себе инновационный процесс в виде линии, которая идет от фундаментальных исследований к финальному продукту, разработке. Но если взять ученого Луи Пастера, то куда его поставить на этой линии? Он занимался фундаментальной микробиологией, и он же разработал метод вакцинации от бешенства.
Стоукс предлагает разделить научное знание на несколько секторов, или квадрантов. В первый попали исследования, которые имеют большое фундаментальное, но маленькое практическое значение. Он назвал это сектором Бора. Нильс Бор был физиком-теоретиком, и у его знаний не было мгновенного практического применения. Российским эквивалентом Бора можно считать Льва Ландау и Жореса Алферова.
Следующий квадрант — это фундаментальное знание с практическим применением. Здесь как раз и находится Луи Пастер. В российском контексте это могут быть Иван Павлов, Дмитрий Менделеев и Александр Попов. Дальше идут разработки, которые не предполагают фундаментального знания, но имеют понятное практическое применение. Стоукс поставил в этот сектор изобретателя Томаса Эдисона, который придумал электрическую лампочку, не имея научной квалификации. В России это Владимир Зворыкин, Лев Термен и, если смотреть на современность, Павел Дуров.
Четвертый квадрант у Стоукса пустой. Но в качестве примера он приводит натуралиста и орнитолога Роджера Тори Петерсона, который составлял справочники птиц Северной Америки. Это знание, казалось бы, не имеет практической или фундаментальной ценности. Но такие справочники науке тоже нужны, потому что они могут пригодиться в любом из уже перечисленных квадрантов.
Когда мы рассуждаем в рамках такого распределения знаний, конфликт между фундаментальной, прикладной наукой и разработками снимается. Если мы воспринимаем науку как некие взаимодействующие группы, то становится понятно, что, выкидывая Бора, мы не получим Пастера. Ведь Пастер как фундаментальный микробиолог начинал свои исследования, ориентируясь на тех, кто был до него.
В своей книге Стоукс приводит данные о том, какое количество исследований приходится на разные квадранты. Распределение довольно равномерное, за исключением фундаментальной науки, которая занимает больше трети.
Из всего этого можно сделать вывод о том, что должно быть примерно равное распределение денег на разные типы исследований.
Почему идеи не доходят до рынка
Подход Стоукса помогает объяснить, почему в России не получается нарастить финансирование науки со стороны бизнеса. Помимо уже перечисленных, есть еще одна важная проблема. Ученые и предпринимательский сектор, похоже, живут в разных мирах и плохо понимают друг друга.
Российский бизнес мыслит в понятиях секторов Эдисона и иногда Пастера и хочет, чтобы из фундаментальной идеи сразу же, в течение года, рождались прикладные проекты и внятные разработки.
А когда компании идут на контакт с университетами, пытаются заказать исследования, они очень часто вместо практического результата получают некие общие рассуждения. Они могут получить и технический проект, решение. Но не готовую разработку или прототип, который можно отдать в производство.
Около десяти лет назад мы делали исследование для «Роснано» и пытались выяснить, почему в России так много гениальных изобретателей, но товаров российского производства при этом мало. Результаты представлены в книге «Фантастические миры российского хайтека». Мы взяли для сравнения еще три страны и сфокусировались на культурных факторах, на том, что делают разработчики в повседневности на своих инновационных предприятиях и почему у них не получается вывести условный прототип на рынок.
Оказалось, что стартапы зачастую создают профессора и ученые из университетов. Это очень своеобразные технологические предприниматели.
Большинство из них вообще не ставят деньги во главу угла. Главное для них — чтобы та штука, которую они придумали, работала. Вторая по важности мотивация — это желание изменить мир с помощью своих изобретений. И только на третьем месте — деньги. Стоукс сказал бы, что они все застряли в секторе Бора и лишь иногда заглядывали в гости к Пастеру. Они считают, что их задача — создать знание, которое теоретически когда-нибудь можно перевести в прикладной проект. Но заниматься этим должен кто-то другой.
Кстати, любимыми авторами наших предпринимателей оказались братья Стругацкие. Вспомните, что делали герои Стругацких в своем НИИЧАВО. Вот примерно такую картину мы и имеем в России до сих пор.
Зачем технарям философия
Мы задавались вопросом о том, как заполнить пробел между теоретиками — фанатами Стругацких и конкретными разработками, которые хочет увидеть бизнес. Одна из идей состояла в популяризации подхода Стоукса.
Если мы отойдем от линейного понимания инноваций, то людям будет легче сориентироваться, как все это работает.
Пока мы думаем линейно, ученый, который видит себя в начале линейки, просто не понимает, зачем ему двигаться дальше. Поэтому нужно доносить мысль о том, что в этом лесу нужны разные звери — боры, пастеры, эдисоны, собиратели птичек. Если кто-то выпадает из экосистемы, то она начинает барахлить.
Сейчас на государственном уровне развивают идею о том, что студентов инженерных и естественно-научных вузов нужно усиленно обучать модели Эдисона, или предпринимательству. Но пока складывается впечатление, что это не очень хорошо работает. Потому что студенты похожи на своих профессоров почти так же, как дети похожи на родителей. И если профессора университетов — теоретики и продолжают жить в мире Стругацких, то почему студенты должны быть другими?
Важно также приближать научное сообщество не только к бизнесу, но и к обществу в целом. Технологическими разработками потом пользуемся мы с вами, обычные люди. А российский разработчик, не имея представления о мире за пределами технологий, выдает продукт, который неудобен в использовании.
В США эту проблему научились решать. 10–15 лет назад в MIT заставили всех инженеров в обязательном порядке проходить определенный набор социогуманитарных курсов — историю и философию технологии, публичную политику в сфере технологий. Google, Apple, Microsoft специально нанимают антропологов, чтобы приблизить процесс разработок к интересам обычных людей.
Хотя некоторые подвижки в соединении науки с потребностями бизнеса и общества в России все-таки есть. К примеру, еще недавно считалось, что страна плотно сидит на пресловутой сырьевой игле, поэтому все деньги, в том числе на исследования, идут только в нефтегазовый сектор. Даже в глобальное потепление верили не все. И никто не мог допустить, что углеводороды рано или поздно перестанут покупать на фоне борьбы с климатическими изменениями.
Теперь все понимают, что глобальное потепление — это реальность. И требуются ученые, которые придумают выход из ситуации с углем, нефтью и газом. Необходимо развивать новые отрасли, приспосабливаться к новым реалиям, перестраивать нашу промышленность.
Зарубежные исследователи не сильно хотят работать в нашей стране: это обусловлено и санкциями, и общим токсичным положением, которое мы сами для себя создали. Поэтому нет смысла ждать, что кто-то приедет к нам перестраивать промышленность на «зеленые рельсы». Остаются только отечественные исследователи. И именно с ними нужно всем этим заниматься.